Александр Дюма - Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

― Вот момент, ― говорит император, наблюдая бегство русской кавалерии перед нашей и отступление русской инфантерии [пехоты] перед нашим огнем.

И он отдает приказ вновь овладеть редутом и прорвать центр. Едва он прозвучал, как мощное «ура» донеслось с левого фланга, увидели толпу ломовых извозчиков, слуг, телег, в немыслимом беспорядке устремившихся к месту, где стояла палатка императора. Несомненно, войска Эжена, атакованные в Бородино превосходящими силами, не могут больше там удержаться и возвращаются через Колочу.

Император останавливает молодую гвардию. Может быть, сейчас в ней будет необходимость, и он выясняет обстановку: из 10-12 путаных рапортов полагает верным заключить, что Кутузов двинул свои массы из Горок на Бородино, что наш левый край обойден, и что окруженная дивизия Дельзона успела лишь образовать свое каре. Дополнительно доносят, что вице-король должен был искать убежища в рядах 84-го полка.

Наполеон вскакивает в седло, пускает коня галопом, достигает речного берега и там узнает, что вся тревога вызвана семью тысячами казаков Платова, которые перешли Колочу. Что касается Уварова, то, после бесполезного приступа к нашим каре, оставив на земле по три-четыре сотни русских после каждой атаки, он только что вновь перешел реку. Положение, в итоге, было серьезным. Под принцем Эженом убило лошадь, и два его полевых адъютанта, один ― Морис Межан был ранен, другой ― Жиффланга выбит из седла. Но все усилия тучи всадников только что разбились о штыки 84-го, и еще раз он подтвердил свой девиз: «Один против десяти!»

Нечего больше бояться с этой стороны: Наполеон возвращается тем же маршрутом; в Семеновском продолжают биться. Русские в третий раз пришли вернуть свою позицию; было уже два боя, мы уже дважды победили. Пора нанести окончательный удар. Вся наличная артиллерия выдвинется на линию, громыхнет залпами, и под защитой железного урагана генеральное передвижение войск завершится.

Понятовский прислал сказать, что обогнул правый фланг и шел лесом, но почти отвесный овраг его останавливает. Наполеон велел передать, чтобы карабкался, и добавил:

― Скажите князю, что уставать должны его враги, а поляки не устают никогда!

Слева принц Эжен, укрепляющий Бородино, чем можно из своих войск, возглавит три дивизии ― Морана, Жерара и Бруссье и двинет на большой редут; остатки 30-го полка, что при первом штурме проникли на батарею, укажут им дорогу.

Генерал Моран только что ранен. Его место займет генерал Ланабер. Император сам будет руководить центром, утром оставит позади себя редуты и прорвет неприятельскую оборону, проникнув до Семеновского.

Как замечает русский историк, тщетно противостоять этому натиску, вражеская артиллерия грохочет вся сразу, французские колонны смыкают ряды, по мере того как в них появляются просветы и продолжают движение с восхитительным постоянством.

Тогда инфантерия русской имперской гвардии бросается в штыки. Из глубины атакует кавалерия Корфа, Палена, гвардии с ее руководством. Начинается самая страшная рукопашная. Сражаются грудь против груди. Но не заставить отступить таких наших, как Ней и Даву. Они расширяют свое пространство, дают проход Мюрату; со стеком в руке он атакует во главе кирасир. Земля дрожит от бега шести тысяч лошадей; масса русских смята копытами, истреблена саблей.

Падает смертельно раненый Багратион; его уносят на глазах солдат, которые считают, что он мертв. Ней ведет себя расточительно, Даву вновь подтверждает звание Экмюльского, Мюрат, как всегда, архангел сражения. По его приказу, полк кирасир круто поворачивает влево. Все время сковывает большой редут. Трижды взятый нашими, он трижды взят русскими. Ермолов, хорош собою, как Клебер, и отважный, как Мюрат, кажется неуязвимым подобно Ахиллу. Это кирасирам оставлено счастье в последний раз взять редут.

Пушечное ядро уносит Монбрена в атаке. Его место занимает Огюст Коленкур, молодой полевой адъютант императора, которого распоряжение Наполеона застало утром в обнимку с портретом жены; полк ударяется в галоп, проходит за редут и исчезает в дыму; но он немедленно обрушивается сзади и, когда Эжен и его гренадеры забираются на вал, заходит горжей [с тыла укрепления]. Русские солдаты во главе с двумя генералами поворачиваются против новых атакующих и расстреливают их в упор. Падают Ланабер и Коленкур.

Русские солдаты порублены саблями, артиллеристы убиты при орудиях. На этот раз редут действительно наш, но стоит дорого.

Новости рождаются одна за другой. Император собирает их среди огня.

Понятовский и его поляки преодолели овраг у Семеновского и, после рукопашной ― один на один, выбили оттуда русских.

В четвертой атаке генерал Тучков с 20 шагов был охвачен зарядом картечи и буквально распылен. Наконец, большой редут взят, но убиты Ланабер и Коленкур.

Когда сообщают последнюю новость императору, возле него находится великий оруженосец Арман Коленкур, герцог Висанский, брат убитого; взгляд живо переносится на него; великий оруженосец остается неподвижным, и в это невозможно было бы поверить, если бы тихие слезы не покатились по его щекам.

― Вы слышали, ― говорит ему император, ― желаете ли вы уйти?

У великого оруженосца нет сил, чтобы ответить, но он подает благодарственный знак и остается.

В этот момент позади русских слышится артиллерия Понятовского; враг полностью окружен.

Он видит массы, прижатые к Псаревскому оврагу; корпус Остерманна заменил корпус Раевского, который перестал существовать; третий кавалерийский корпус ― корпус Палена уничтожен; все, что остается от двух дивизий, бежит к дивизии генерала Корфа.

Однако либо ошибка командования, либо безнадежное упрямство, но русские, массы которых больше не могут идти против нас, упорствуют, не желая отходить. Можно сказать, не имея возможности удержать поле боя живыми, они решили сохранить его за собой мертвыми.

Наполеон задумчиво смотрит на них и, кажется, колеблется. Он может отдать только один приказ: довести разгром до беспорядочного бегства, но армия изнурена! Мюрат и Ней шепчут на ухо Наполеону:

― Гвардия, sire, прикажите послать гвардию.

В самом деле, в распоряжении Наполеона сорок тысяч свежих войск, готовых повиноваться его жесту.

― А если мне давать другую битву, то какими силами? ― отвечает он.

Нет, пусть пушки доканчивают то, что он начал, и так как русские упорно добиваются, чтобы оставаться под огнем наших батарей, пусть они палят столько, насколько хватит пороха и ядер. И двадцать две тысячи выстрелов из орудий Ла Рибуассьера, Сорбье, Пернетти, д'Анфуара и Фуше терзают эти инертные массы с четырех часов пополудни до семи часов вечера.