Александр Дюма - Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

Переходим к караульным. Karaoulnoy ― караульной (единственное число от слова karaoulny ― караульные ), как правило, ― старый солдат. В России отставные солдаты, хотя и были взяты в армию из крепостных крестьян (обычный рекрутский набор ― восемь на тысячу человек населения), через 18, 20 или 25 лет службы возвращаются свободными туда, откуда были взяты рабами. Во Франции мы назвали бы это поэтично: возвращение к родным очагам . Но, увы! В России, так было до настоящего времени, по крайней мере, у бедного ветерана нет своего очага. У него больше нет права на собственной двор, на хлебопашество на шести арпанах земли, на la zastolnaia ― застольную [чарку], короче, ни на что нет права. Служа своей стране, он стал парией. В вознаграждение за заслуги правительство преследует его, собственник захлопывает перед ним свою дверь. Хорошо еще, что на дороге в Царское Село есть приют для инвалидов, построенный наподобие нашего и способный принять три тысячи человек. Но в этом приюте, заведении нового типа, насчитывается 150 служащих и 18 инвалидов. В России, как и в других странах, однако чаще всего в России, филантропические заведения, главным образом, ориентированы на то, чтобы дать возможность жить определенному количеству служащих. Те же, для кого приюты созданы, попадают туда только потом, а бывает, совсем не попадают. Ничего! Заведение существует; это все, что нужно.

Россия ― громадный фасад. Но никто не занимается тем, что находится за фасадом. Тот, кто пытается заглянуть за фасад, напоминает кошку, которая впервые увидела себя в зеркале и заходит за него, в надежде найти вторую кошку с другой стороны. И что забавно, в России ― стране злоупотреблений все, начиная императором и кончая дворником, хотят с ними покончить. Все говорят о злоупотреблениях, все знают о них, анализируют их и сожалеют о них; это вынуждает воздеть глаза к небу и сказать: «Отец наш небесный, избавь нас от злоупотреблений!» Выходит, они помогают только выше держать голову. Очень рассчитывают на императора Александра II в деле освобождения общества от злоупотреблений, и правы. Искренне, всем сердцем он желает универсальной реформы. Но едва касаются какого-нибудь злоупотребления в России, знаете, кто поднимает крик? Те, кого задели? Нет, это было бы слишком неуклюже. Вопят те, кого еще не тронули, но кто боится, что наступит их черед.

У артишока самые прочные на отрыв листья первыми идут в пищу. Злоупотребления ― огромный усеянный шипами артишок: не добраться до лакомства, не исколов пальцев. Впрочем, перейдем к их обзору.

Те из русских, которые решат, что я дурно отзовусь об их стране, поскольку укажу на злоупотребления, как на ее язву, ошибутся. Они поведут себя не лучше ребенка, который видит врага во враче, ставящем ему пиявки, или в дантисте, вырывающем у него больные зубы.

Возвращаемся к нашему караульному.

Мы уже сказали, что солдаты, оставляя службу, ― настоящие парии, не имеющие права на собственный двор, на возделывание шести арпанов земли, на застольную чарку. Если у солдата есть семья, и семья принимает его из жалости, то ветеран возвращается домой; и, если у него еще целы руки и ноги, то он помогает семье: его работу терпят . Но, если у него нет семьи, то он не имеет права даже наняться как rabotnik ― работник , то есть как travailleur (фр.) ― трудящийся . Если у него нет медали, то он становится вором, в этом ― его единственный жизненный ресурс. Если у него две-три медали, то он становится нищим, становится на колени на больших дорогах или на церковных папертях, целует землю, когда вы идете, и живет на 4-5 копеек в день, что ему бросают милосердные души. В дни, когда милосердные души ему не встречаются, а такие дни есть в календаре, он не ест, разве чего-нибудь не осталось от их вчерашних щедрот. Если у него пять, шесть, семь или восемь медалей, то ему повезло: станет караульным. Караульные графа имеют по шесть-восемь медалей.

Мы уже сказали, что деревенские сторожа называются караульными. Karaoul ― караул , в буквальном смысле службы, ― стража. Когда ночью нападают на человека, и он хочет позвать на помощь, он кричит:

― Karaoul! Karaoul!

Это призыв, обращенный к страже.

Итак, вокруг нас шесть-восемь караульных, которые день и ночь на ногах. Они дежурят у ворот со стороны набережной, у дверей дома, в начале аллей, по углам садов.

По всей вероятности, они делят службу между собой: пока одни бодрствуют, другие спят. То, что мне доподлинно известно, так это то, что в любой час дня и ночи, когда бы мы ни выходили, мы видим караульного в прихожей, караульного у двери, караульного на площадке в саду. С нашим появлением бедные дьяволы вскакивают и бухаются на колени с картузом в руках. Невозможно также шага ступить, в любое время суток, без того, чтобы не наткнуться на караульного: мизинец левой руки касается шва штанов, правая рука вскинута к картузу.

Вообразите фантазера, который вместо того, чтобы исполнить определенный ритуал, не выходя от себя, решает под луной проделать одну из вещей, учтенную нашим старым и чудным префектом департамента Сена ― месье де Рамбюто; пока ритуал не будет окончен, в двух шагах от вас будет находиться караульный или караульные, не двигаясь и не сводя с вас глаз. Сначала чувство такое же, как при виде похоронной процессии под окном, но и к этому привыкаешь. По-доброму помянуть месье де Рамбюто заставило нас то обстоятельство, что России еще не явился достаточно склонный к экзотике шеф полиции, чтобы или на Невском проспекте, или на Большой Морской, или на набережных поставить такие же небольшие колонны под лазурными шарообразными крышами с золотыми звездами, какие служат орнаментом парижских бульваров. Установлен штраф для иностранца, который, не слишком смущаясь отсутствием полых колонн, усмотрел бы здесь упущение, а не действие закона. Запрещено курить, так же как останавливаться перед домами и на углах улиц, и кое-что другое, например, ― поправить подвязку или завязать свои шнурки. Любое из таких нарушений наказывается штрафом в 1 рубль.

Однажды император Николай встретил француза, который, не зная распоряжения или не воспринимая его, курил и пускал большие пахучие клубы дыма настоящей гаванской сигары. Николай, по своему обыкновению, прогуливался, сидя на дрожках, один. Он велел нарушителю порядка сесть рядом, подвез к Зимнему дворцу и ввел его в курительную молодых великих князей.

― Курите здесь, месье, ― сказал он; ― это единственное место в Санкт-Петербурге, где разрешено курить.

Француз докурил сигару и спросил, уходя, кто же был тот месье, который оказал ему любезность и привез в единственное место в Санкт-Петербурге, где разрешено курить.

Ему ответили:

― Император.