Дмитрий Скалон - Путешествие по Востоку и Святой Земле в свите великого князя Николая Николаевича в 1872 году

Вскоре поезд наш тронулся и мы покатили по обработанной волнообразной местности, между черноземных полей, на которых кой-где одиноко стояли невысокие, но густолиственные дубы.

Станции по всей линии на один покрой: низенькие, чисто выбеленные, с маленькими окнами и зелеными крышами. На некоторых из них встречали Великого Князя болгарское духовенство, улемы, то есть магометанское духовенство и представители соседних местечек. Стоявший на платформе и около поезда народ с виду казался очень бедным; рубашка с открытою грудью, шаровары, широкий пояс вокруг талии, туфли, феска, у некоторых чалма, и все это весьма поношено, вытерто, в заплатках…

Пассажиров, и в особенности женщин, в нашем поезде было немного. Во втором классе сидел какой-то больной турецкий офицер с двумя женами, да три женщины из свиты Камиль-паши. Не доезжая станции Ишиклы, открылся вид на Балканы, а на следующей за тем станции назначен был обед.

Когда поезд остановился в Шайтанджике, нас попросили пройти шагов сто до палаток, где был накрыт обеденный стол. Но уже смеркалось и отдаленные предметы сливались в неясные образы, а потому мы и не заметили выстроенных пред шатрами войск и были очень удивлены, когда вдруг раздались командные слова и заиграла музыка. Халиль-Шериф-паша представил Великому Князю начальника штаба 2-го корпуса, Фаик-пашу, совершенно чисто говорившего по-немецки, и затем Его Высочество пошел по фронту. К сожалению, темнота наступала так быстро, что пришлось освещать людей фонарем. Войска эти, в числе восьмиротного баталиона и двух эскадронов, были высланы для встречи Великого Князя из Шумлы. Люди рослы, широки в плечах, здоровы и чисто одеты.

Обойдя фронт, все присутствовавшие в свите за Великим Князем вступили под огромный шелковый шатер и сели за стол, уставленный различными закусками, фруктами и цветами. Обед был составлен из турецких блюд: жареная баранина, фазаны, куры, рис в различных видах, какие-то овощи под соусом, кислое молоко и разные варенья. Все это в нескольких видах. Я не сошелся вкусом с турецкими гастрономами и поел с удовольствием только рису с кислым молоком да фруктов.

Между тем музыка играла – не скажу хорошо, но оригинально; в особенности обращало на себя внимание своеобразное употребление гобоев. На бивуаках и пред шатрами зажгли громадные костры, бросившие красноватый отблеск на группы людей и кругом лежащую местность.

К концу обеда поезд подошел к палаткам; мы сели в вагоны, и в 10 часов приехали в Варну.

Крепость Варна [3]прикрывает одну из главных дорог чрез Балканы к Константинополю и лежит у подошвы северной покатости гор, при заливе Черного моря.

Подходя к Варне, еще верст за двадцать я заметил по усиливавшемуся и разносившемуся грохоту колес, что поезд, должно быть, мчится по долинам и узкостям Балкан.

К сожалению, темень была такая, что кроме мелькавших огоньков ничего нельзя было разглядеть. Тем не менее я расположился в средней, открытой части вагона и, в ожидании Варны, старался разобрать хоть кое-как эти черные силуэты теснин по бокам дороги, и вот, наконец, вглядываясь все пристальнее, различил какую-то гладкую поверхность, окаймленную камышами, должно быть, разливы речки Варна-Дере, а минут десять спустя поезд въехал уже в крепостную ограду. В эту минуту на бастионах зажгли фальшфейеры и осветили фантастическим светом внутренние стороны верков, пристань, разбросанные здания около дебаркадера и ряды пехоты, выстроенной по валгангам бастионов, а внизу и вдали чернелось море, отражая в себе огоньки от фонарей, развешанных на судах и лодках.

У пристани нас ожидали шлюпки, в которых мы чрез 10 минут догреблись до парохода.

Колесный пароход «Вулкан » принадлежит австрийскому Лойду и держит срочные рейсы между Варною и Константинополем. Команда – большею частию албанцы; капитан из Рагузы.

Каюты 1-го класса помещены в кормовой части судна и состоят из довольно обширной столовой, буфета с лестницею наверх и из гостиной, обитой желтым штофом. Вокруг этих помещений расположены спальные каютки с четырьмя койками в каждой. Во втором классе то же, но несколько проще. Третьему же классу предоставлена палуба со всеми ее удобствами и невыгодами; к первым надо отнести воздух и солнце, а к последним дождь и брызги, а подчас и морские души. Для мусульманских женщин устроен на верхней палубе первого класса парусный навес. Ночь была тихая и звездная. Нагрузка багажа близилась к концу, и мы готовились тронуться. Товарищи уже легли спать, я же еще походил немного на верхней палубе, любуясь небом.

По любопытству, в данном случае даже очень понятному, я сел около навеса, где, отдельно от прочих пассажиров, помещены были мусульманские женщины, закрывавшие белою кисеей свои лица

Великий Князь провел ночь на палубе, куда и я вышел в 8 часов утра. В каютах был нестерпимо тяжелый воздух, происходящий по преимуществу от их неопрятного содержания.

Море и теперь все так же было спокойно, а небо – ясно, только на горизонте виднелись облака. Цвет воды отливал темным ультрамарином, и от действия колес тянулась за пароходом, словно лента, полоса нежной бирюзы, покрытая причудливым узором из белой пены.

По любопытству, в данном случае даже очень понятному, я сел около навеса, где, отдельно от прочих пассажиров, помещены были мусульманские женщины, закрывавшие белою кисеей свои лица.

Признаюсь мне было очень интересно наблюдать столь близко этих затворниц гарема, тем более, что такое наблюдение нечасто выпадает на долю европейского путешественника.

Некоторые из них занимались туалетом, и я мог свободно их рассматривать, не обращая на себя внимание, потому что показывал вид, будто пишу в своей записной книжке и разговариваю с такими же любознательными господами, как я. Не знаю, понимали ли они мою уловку, или нет (вернее, что понимали), но во всяком случае нимало не препятствовали скромному наблюдению за собою. Какая-то смуглая красавица с тонкими чертами лица и рисованными бровями расчесывала три густые пряди волос, но увы, очарование мое продолжалось весьма недолго: морская качка вынудила ее перевесить за борт ее красивую головку…

Некоторые из этих дам раскрывались без малейшей церемонии, но опять-таки – увы! Все они были или стары, или весьма некрасивы; молодые же и, насколько можно было догадываться, если не хорошенькие, то наиболее интересные, продолжали лежать неподвижно, с каким-то странным упорством не желая изменять своих покойных поз в течение долгого и долгого времени; казалось, будто они совершенно легко и свободно могут пребывать в этом положении целые часы, дни и даже чуть ли не недели. Так по крайней мере характеризовал их нам Халиль-паша, и действительно, затворничество налагает на этих женщин неизгладимую печать всепроникающей лени и апатии.