Мариэтта Шагинян - Зарубежные письма

После серьезного и немного сумрачного Берлина Лейпциг, куда мы приехали на машине, кажется маленьким Парижем. Въехав в нарядный, праздничный город, где все в каком-то непрерывном, выплеснувшемся из домов на улицу ярмарочном движении, в первые часы почти и не разглядишь его, нервно ища, куда бы всунуть носом свою машину. Все переполнено, стоянки забиты, автомобили всех стран и марок верещат, жужжат, как полчище жуков. И, только устроив в какой-то щели свою «Волгу», вы начинаете оглядываться и сразу узнаете милый, старый, знакомый Лейпциг. Город, где Гёте учился отвыкать от родного «плятдёйча» и привыкать к более утонченной саксонской речи, где в знаменитом погребке Ауэрбаха сотворил свое сатанинское чудо Мефистофель. И город, куда шесть раз наезжал Ленин, где впервые появилась на немецком языке его работа о разногласиях в русской социал-демократической партии (1912) и где в маленькой окраинной типографии был напечатай первый помер ленинской «Искры».

Вы узнаете его потому, что принятый здесь принцип восстановления города после разрушений войны прежде всего реставрационный: старинную прелесть средневековых построек, готику, центральную площадь с ее домами-пряниками во всем их музейном своеобразии отстроили так, как были они до войны, а задуманные ультрамодернистически здания, например университет, растут на стороне, оттеняя их своей великолепной современностью. К пресс-центру мы добрались через старую площадь, сразу увидев и старинную церковь св. Томаса, где много лет служил скромным органистом Бах, и две статуи у входа в переполненный людьми кабачок Ауэрбаха, все так же зазывающие посетителей.

Для начала работы журналисту не следует увлекаться множеством, надо, по слову Гёте, проявить себя в самоограничении. Но знаменитому афоризму Гёте о том, что мастер сказывается в самоограничении, не хватает добавки: как и чем себя ограничивать. Если отбросить самое важное и ограничиться второстепенным — вряд ли это покажет ваше мастерство. Ярмарка в Лейпциге перед юбилейной датой вынесла на свои витрины и прилавки множество изделий, экспортируемых чуть ли не во все страны мира. Целые заводы с их поточными линиями, собранные по последнему слову техники, только купи, перевези домой и поставь их у себя в стране, а рядом — музыкальные инструменты; брикеты бурого угля — и текстиль; планетарии — и соли кальция… Ходить вдоль всего этого разнообразия без руля и ветрил, а только как бы гоняясь за впечатлениями, пустое дело. И как ни жалко было лишать себя многих чудес, я решила посмотреть и показать читателю только два самых важных, самых интересных и самых что ни на есть немецких чуда, о которых знала с детства, потому что и тогда уже они были славой Германии, росли и менялись вместе с нею и остались, словно по мудрой воле судьбы, на ее социалистической половине, даже, может быть, не в малой степени послужили органическому росту социализма на се земле. Эти два чуда — книга и научные инструменты; полиграфическая промышленность и производство точнейших научных приборов. Но прежде чем начать свой рассказ о них, скажу несколько слов о нашем советском павильоне.

Ярмарка в Лейпциге разделена территориально. Индустриальная и сельскохозяйственная части, наука и точная промышленность размещены за городом, в постоянном ярмарочном городке. А розница, все, что покупается и продается, — одежда, керамика, фарфор, посуда, книги, игрушки, текстиль, обувь — в самом центре города, в ярмарочном доме у рынка и в крупнейших магазинах. Отдельно между городом и окраиной в большом полузаводском здании «Бугра» помещена полиграфия.

Мы подъехали к ярмарочному городку, и навстречу нам, как два шагающих великана, встали две огромные буквы М, вставленные друг в дружку, — этот постоянный символ ярмарки, — а за ними, сверкая ослепительной белизной, развернулись стены и купола выставочных павильонов. Советский — одни из самых больших. В его огромном холле, зажигаясь и потухая множеством электрических лампочек, встретил нас макет Красноярской ГЭС, хоть сам по себе и не очень большой (макет все-таки!), но сравнительными цифрами сразу ошеломляющий: в каждой турбине почти мощность всего Днепрогэса. Игрушечные отстойник, бьефы, плотина сразу показались гигантами в свете этих внушительных сотен и тысяч мегаватт. Невольно подумалось: а где шлюзы? Как пройдут через махину этой запруды енисейские пароходы? И тут показалось необычное — крохотный белый пароходик. Он шел не через шлюзы и не опускался вниз в водяной блике. Он шел поверху, над плотиной, гордо катясь по рельсам, как поезд. Пароходы в Красноярской ГЭС будут миновать плотины сухопутно, поверх ее сооружений, и это так странно в первую минуту, как при неожиданном выходе вагончика метро из туннеля на свежий воздух.

От ГЭС мы перешли к главным витринам нашего павильона, где разместились экспонаты Академии паук СССР. В последние дни ярмарки, когда выдавались награды и наш павильон получил двадцать пять золотых медалей, семь из них достались как раз Академии наук. Вот эти семь медалей в фактах: сперва под стеклом — микрокартотека. Малюсенькая книжечка, напоминающая альбом. В этой крошке — все пятьдесят пять томов Ленина, сохраняемые на века. На одной странице-карточке помещается печатных тысяча страниц, буквы которых простому глазу не видимы. Такая же книжка чуть побольше — восемь томов истории рабочего движения в Германии. Если древние письмена высекались на камне и какое-нибудь короткое сообщение урартского царя занимало целую скалу, то современная техника перешагнула за человеческую видимость в своем микрописьме и умещает тысячу страниц на крохотном листочке… а материальная сохранность этих тысяч страниц, пожалуй, не меньше наскальных иероглифов.

Дальше идут механизмы для сейсмических исследований. Они записывают взрывы и землетрясения, но также и любую едва заметную вибрацию машины в цехе. Еще дальше — осциллограф, фиксирующий импульсы, знакомый широкому читателю по книгам о новейшей физике; хроматографические приборы для разделения органических соединений газов; приборы для измерения молекулярного веса с большой точностью — до шестидесяти тысяч молекул; приборы, приборы… Хорошенькая, как роза, ленинградка (и даже по имени Роза Геннадиевна) — заведующая лабораторией Ленинградского конструкторского бюро аналитического приборостроения — подошла к нам, гостеприимно рассказывая, как автоматически работают ее машины: производят анализ и тут же сами дают точный цифровой результат. Перечислять или описывать то, что сам плохо понимаешь, трудно да и вряд ли полезно. Когда вам гордо представляют «хроматограф масс — спектрометр, анализирующий сложные химические качества и количественный состав соединений», — то мысль ваша занята тем, правильно ли вы все это записали, а в памяти остается одно: что таинственный этот аппарат, взирающий на вас со слепым равнодушием всевидца, продан во Францию за восемнадцать тысяч долларов. Но другие глаза, кроме моих, невежественных, осматривали всю эту цепь измерительных, анализирующих, разделяющих, хроматографирующих приборов, глаза крупнейших специалистов фирмы «Иена — Цейс», и дали о них очень высокий письменный отзыв. Впрочем, я услышала его и устно от представителей самой фирмы, когда очутилась у ее стендов.