Михаил Рощин - Полоса

Так началась эта игра. Игра. С большой буквы.

2. В самом деле, почему я не выскочил? Ну, сообрази, сообрази, говорило мне все вокруг: это безлюдье, этот странно-прощальный вид города, это «ну хорошо», которое ты услышал так же ясно, как если бы кто-то окликнул тебя по имени. Причем это было сказано д о того, как двинулись двери, мне еще давался шанс. Как мы не верим себе, не слушаемся природного, подсознательного сигнала. Да, конечно, наш разум, наша мораль, здравый смысл стыдятся следовать инстинкту, все верно. Но иногда приходится об этом пожалеть.

Ведь пока я ждал, а лифт н е х о т е л идти, я это ч у в с т в о в а л? Почему не послушался? Не проанализировал? Почему тупо, п р и в ы ч н о нажимал, настаивал, пыхтел, вскипятил чайник злости? Самонадеянность, нетерпение. Суемся в воду, не зная броду.

Вот теперь играй с ним, играй. А мочевой пузырь лопнет. А душ примет Пушкин. А переоденется к обеду тоже он.

Ну ладно, ладно, в конце концов, уже все, сейчас, осталась минута. Лифт взлетает на четырнадцать этажей за одиннадцать секунд, я как-то проверял. Сейчас я выйду на своей площадке.

Я говорил это себе, я смотрел на часы, но я у ж е з н а л, что этого не будет. И часы, между прочим, стояли.

Да, пожалуй, к этому моменту мое подсознание, вступившее в Игру раньше, уже учуяло инфернальное. И оно меня не обмануло. Здравый смысл обманул, и ирония тоже. А оно нет.

То есть я, разумеется, стоял у самой двери, приготовившись к выходу, глядя на черное табло наверху, где тоже электронно и розово дрожала, как болотная кикимора, единица, и ожидал, что там сейчас помелькает и выскочит «14», — я стоял, то есть, как совершенно нормальный идиот, думая, что двери, как и положено, сей миг раскроются. Хотя уже можно было догадаться, что этот лифт банального хода не сделает.

Я ждал, а он просто никуда не пошел.

Двери закрыл, а не пошел. Скотина.

Причем это ведь закон, не так ли: если двери закрылись, а лифт не идет, они тут же откроются снова? И в глубине души я на это рассчитывал. Но только — шиш! С маслом!

Я прислушивался, я надеялся. Он ведь ходит бесшумно, комфортно. Ч е м ч е р т н е ш у т и т! Нет, он просто издевался надо мной. И моя поза — приготовившегося к выходу человека — в этой ситуации выглядела сверхглупо. Это было очко в его пользу, больше ничего.

Хотя… хотя это не было так просто. Я говорю, я у ж е з н а л, я уже чувствовал, и пусть еще бессознательно, но уже вступил в Игру тоже. Поэтому моя поза могла быть и выжидательной, мимикрической, я уже ощущал потребность в мимикрии. Самая древняя защитная фигура: вести себя как ни в чем не бывало, не показать противнику, что ты учуял его присутствие. Ты спокоен, ты ничего не знаешь, щиплешь травку.

Лифт, однако, стоял. Лифт стоял, и двери не открывались.

Отчего с самого начала я ощущал это как-то особенно? Ну, забарахлил лифт, ну, застрял, глупость, с кем не бывает. Ну, опоздаю, не переоденусь. Потом рассказываешь о таких вещах со смехом. Отчего же я с первой минуты был уверен, что встретился с чем-то необыкновенным? С чем?

Собственно, еще не было причин для паники, я не нажал даже красной аварийной кнопки, я видел в овальной нише над панелью телефонную трубку, я вообще, видимо, находился в этом лифте не более двух минут, но… Нервы, нервы, нервишки.

Я посмотрел в зеркало. Респектабельный, деловой, безусловно уверенный в себе, благополучный мужчина на глазах сгорбился, напрягся, глаза ходят туда-сюда. Нехорошо. Смешно. Бросьте ваши вещички на пол, расслабьтесь, закурите сигаретку. Подсчитайте, как вы и собирались это сделать, сколько вы истратили на покупки, сколько у вас осталось. И так далее. Для начала нажмите красную кнопочку. Теперь первую, вторую. Тридцатую. Все подряд. Пусть все мерцают. Им веселей вместе мерцать, и нам веселей. Валяйте! Горите своим розовым пламенем! Никакой Игры нет, одна игра воображения и какое-нибудь замкнувшееся реле. Эгей, люди! Есть там кто-нибудь?..

Мой приободрившийся двойник в зеркале мерно бил в дверь кулаком, махал опять панамкой, даже вроде присвистнул, расхаживая по лифту. Это выглядело неплохо, но фальшиво.

Хорошо. Игры нет. А если есть? Если есть, то я ее уже проигрываю. Откуда это сознание, что я не просто застрял в лифте, а подвергаюсь некоему осмысленному насилию, эксперименту? Откуда эти лихорадочная (если не паническая) работа мысли, напряжение? Почему я так стремительно мобилизую свою способность к сопротивлению, свою г о т о в н о с т ь ко всему? Зачем же беспечность, если нужна бдительность? И отчего я уж так не верю в Игру? Вижу, понимаю, а не верю? Какая еще одна замечательная человеческая способность: видеть и не верить своим глазам! Или видеть, но верить, что этого не может быть!.. Почему он стоит? Ведь он исправен, это ясно. А эпоха взбунтовавшихся роботов у нас, слава богу, еще не наступила.

Но с другой стороны, что делать? Ведь это смешно, засучить рукава и сражаться с лифтом врукопашную. Дурацкое, дурацкое положение. Одно из самых дурацких на свете — застрять в лифте!

3. Что там ни говори, но явно что-то случилось. Труднее всего было представить, что вот здесь, рядом, за этой дверью, з а э т о в р е м я ничего не произошло, все выглядит по-старому и маникюрша, может быть, так же наклоняет голову над столиком. Невероятно!

Ни на один мой сигнал о помощи никто не только не пришел, но и не отозвался. Хотя я, разумеется, нажал на все, на что можно было нажать, и стучал, и кричал, как это ни было конфузно.

Однако больше всего меня поразил телефон. Это была моя самая главная надежда, но, как иногда случается с самыми главными надеждами, она-то и нанесла особенно чувствительный удар.

Короче говоря, я беру эту совершеннейшей формы трубку — она тоже серо-стальная, тяжеловатая, женственно-изогнутая, от нее отлетает мимолетный аромат духов — должно быть, какая-то дама брала ее из любопытства или нетерпеливо хотела звонить прямо из лифта, — я ее вынимаю из столь же элегантного гнезда в панели, и за трубкой вытягивается гибкий металлический (может быть, и противопожарный) шнур — вытягивается насколько надо, как за пылесосом, — словом, я почти испытываю наслаждение, взяв эту трубку в руку. Я откашливаюсь. Я готовлюсь услышать голос, который должен соответствовать этим формам, приглушенный и мягкий, и я собираюсь отвечать ему, рисовать свое положение шутливо и с достоинством.

Словом, я делаю длинный разбег, и — хлопаюсь мордой об стол: я прикладываю трубку к уху и не слышу н и ч е г о.

Это было уже не одно очко, а два сразу. Тут можно было поверить во что угодно: меня лишали контакта, связи. Хорошенькая Игра! Без связи не может действовать даже армия.

Я сначала не поверил, не сообразил. Опять п р и в ы ч н о е представление о том, как должно быть: снимешь трубку, и тут же тебе воркуют: к вашим услугам, чего изволите?.. Но чего бы я ни ожидал, я бы никогда не предположил услышать т а к о е. Именно услышать, потому что слушать, то есть делать это долго, было бы невозможно.