Андрей Остальский - Иностранец на Мадейре

Картина явно не окончена, налицо характерная для позднего Брюллова «нонфинитность». Видно, смертельно больной живописец, выполнив главную художественную задачу, не хотел тратить время и убывающие силы на прорисовку второстепенных деталей. Форт, или, точнее, крепость Пику (полное название – Fortaleza de São João Baptista do Pico), кстати, сохранился до наших дней и поныне считается достопримечательностью Фуншала. Он принадлежит португальскому военно-морскому флоту, который устроил в крепости центр электронной связи (поэтому местные жители прозвали его «Радиопиком»), но есть и небольшой музей, открытый для публики. Теперь крепость почему-то не выглядит так зловеще, как на картине русского художника.

Памятник Брюллову – великолепный бюст, выполненный мадерьянским скульптором Луишом Пайшау, недавно установили в другом парке – муниципальном, метрах в пятистах от кинты «Вижиа».

Но давайте вернемся на кинту и на полтора века назад. Еще один выдающийся художник, любимец герцога Лейхтенбергского и большой поклонник Брюллова, Алексей Боголюбов в восторженных тонах описывал в своих мемуарах «могучую растительность» вокруг кинты. «Пальмы всякие, бананы, рисовый, яичный плод, чайное и кофейное дерева, а цветы среди них стелились красивым пестрым ковром», – вот что он там увидал.

165 лет спустя мы с женой обошли парк, чтобы сверить наши наблюдения с воспоминаниями Боголюбова. И вот что обнаружили: пальм все еще много, цветов тем более, но ни чайного, ни яичного, ни кофейного кустов не нашли. С последним все ясно: в 1882 году, лет через тридцать после пребывания герцога и его свиты на острове, здесь разразилась эпидемия. Вредитель поражал корни кофейных кустов, и вскоре все они погибли. Впрочем, растительность по-прежнему такая же «могучая»; ее так много, что чего-то мы могли и не заметить. Зато не пройдешь мимо восхитительного розария, в нем красные, бордовые, белые, желтые розы, причем мощные, крупные, сильные. Замечательная бугенвиллея – и ярко-красная, и оранжевая, и нежно-розовая, и белая. Ласково и влюбленно обвивает она все, что можно обвивать: заборы, стены, романтическую перголу. Могучее каштановое дерево, крупный куст цезальпинии (она же на местном наречии – Flor-de-pavão, «павлиний цветок», густо усыпанный небольшими алыми цветочками) и рядом, словно специально подобранная для контраста, manacá-da-Serra, тибухина, одетая в ярко-фиолетовое. И, кажется, мы впервые в жизни увидели, как растет манго. Достаточно большое дерево совершенно обыкновенного, заурядного вида… Густо-густо покрыто совсем неспелыми еще плодами, которые можно сослепу принять чуть ли не за конский каштан. Мы бы ни за что не догадались, если бы не надпись: Mangueiro – мангуэйру. Как красиво, однако, по-португальски звучит… Тут же сапота, но на ней плодов мы не обнаружили, говорят, они вкусны в спелом состоянии и очень похожи на хурму, но перед употреблением надо тщательно вычищать семена, которые могут вцепиться в горло своими острыми «зонтиками».

Еще в саду обитают птицы. Любезно принимавший нас помощник президента Жоао Жардима пояснил коротко и ясно: президент любит птиц… Ну, если так, то что поделаешь…

Что нас немало удивило: до какой же степени надо их любить, чтобы изо дня в день терпеть их резкие и громкие крики? Для посетителей – забава, посмотрели, послушали, повеселились и пошли по своим делам. Но работать в такой какофонии изо дня в день… Не знаю, не знаю… Наверное, не надо объяснять, как неприятно и пронзительно орут павлины. Но и два огромных, нереально красивых, ярко-голубых попугая в момент нашего визита, по крайней мере, конфликтовали не на шутку и яростно вопили на весь сад. Между тем клетки и с попугаями, и с павлинами расположены прямо напротив дальнего крыла кинты – а ведь именно там заседает правительство, и там же – рабочий кабинет господина президента…

В это крыло, впрочем, нас не пустили, мы побывали только в центральном холле, поглазели на красивую белую лестницу, ведущую на второй этаж, посидели в какой-то комнате с книжными полками, осмотрели часовню – вот ее действительно стоит посетить, очень хороши там azulejos, азулежуш, традиционные португальские керамические изразцы. Из этих плиток, выполненных в технике глазурованного кафеля, выложены на стенах часовни картины с замысловатыми сюжетами на библейские темы.

Пройдя сад насквозь, оставив розарий по правую и декоративные пруды с фонтанами по левую руку, выходишь на смотровую площадку, откуда открывается фантастический вид на фуншальскую гавань и море. Здесь становится понятно, что усадьба стоит над обрывом, на высоченной отвесной скале. И на самом краю – двухэтажное сооружение того же нежно-розового цвета и построенное в том же стиле, что и основное здание кинты. Это эквивалент типичной для старого Фуншала «башни наблюдения за кораблями», avista-navios. Любая уважающая себя купеческая семья обязательно строила в своем доме широкую надстройку, возвышавшуюся над верхним этажом. Из окон помещавшейся там комнаты можно было с комфортом наблюдать за тем, что происходит в порту, какие суда встают на рейд, а какие уходят. До сих пор старые богатые дома в Фуншале можно сразу отличить именно по такой вот «башне». Чуть более милитаризированный вариант, имеющий военное, а не гражданское предназначение, звучит так: Torre de Vigia, «Дозорная башня». Понятно, почему бóльшую часть своей истории кинта содержала в своем названии это слово – vigia, «наблюдение». Ее владельцы явно пользовались ее уникальным расположением для того, чтобы следить за кораблями, но все же скорее с коммерческими, чем военными целями. А намек на дела военно-морские – это так, для пущего интереса. Кстати, игры в войну, в армию – типичное дело для мирной Мадейры ХIХ века. Функционировали даже своего рода потешные полки, проводившие парады и учения.

Но было время в XIX веке, когда усадьба носила другое имя: Quinta Lambert. Об этом даже официальный сайт правительства Мадейры упоминает. Так названа она была в честь графа Карла Карловича Ламберта, высокопоставленного сановника Российской империи, купившего ее в 1862 году. Впрочем, это была весьма печальная история. Будучи любимчиком Александра II, входя в его команду реформаторов, граф Ламберт имел несчастье оказаться наместником императора в Польше в момент, когда там происходили очередные волнения: поляки хотели независимости и свободы. Александр II, может быть, им в какой-то мере в душе и сочувствовал, но пойти против имперской логики и дать им эту свободу не мог. Ему хватало проблем с его внутренними реформами, которым упорно сопротивлялось российское общество. Волнения в Польше подавлялись, и довольно жестоко. Граф Ламберт, видимо, имел негласное указание эту жестокость как-то смягчить. Однажды он велел освободить из-под ареста стариков и малолеток, не согласовав это со сторонником жесткой линии губернатором Варшавы Александром Гершенцвейгом. Последний смертельно обиделся, произошел скандал со взаимными оскорблениями, такими, какие простить и оставить без последствий было невозможно. Гершенцвейг в лицо объявил Ламберта изменником, почти национал-предателем. Выход был найден самый жестокий: так называемая американская дуэль. Почему это зверство называлось именно американской, а не русской дуэлью, неизвестно: американцы о такой и не слыхали.