Сесил Скотт Форестер - Пришпоренный

— Сэр Уильям, леди и джентльмены, я могу только поблагодарить вас от имении… — Хорнблауэр взял Марию за руку, — моей жены и меня.

Когда все отсмеялись — Хорнблауэр знал, что упоминание Марии в качестве его жены вызовет смех, хотя сам не видел в этом ничего смешного, — Корнваллис поглядел на часы. Хорнблауэр поспешно поблагодарил его и повел к двери. За порогом Корнваллис повернулся и крепкой ручищей хлопнул Хорнблауэра по груди.

— Я добавлю еще одну строчку к вашим приказам, — сказал он. Хорнблауэр заметил, что дружелюбная улыбка адмирала сопровождается испытующим взглядом.

— Да, сэр?

— Я добавлю письменное разрешение сегодня и завтра не ночевать на судне.

Хорнблауэр открыл было рот, чтобы ответить, да так и не смог вымолвить ни слова. Обычная сообразительность его покинула. Мозг так занят был переоценкой ситуации, что на орган речи уже не хватило сил.

— Я подумал, что вы могли забыть, — сказал Корнваллис, широко улыбаясь. — «Отчаянный» входит в состав Ла-Маншского флота. Закон воспрещает его капитану без приказа главнокомандующего ночевать где-либо, кроме как на борту. Хорошо, вы такое разрешение получили.

Хорнблауэр обрел наконец дар речи.

— Спасибо, — сказал он.

— Может, вам не придется ночевать на берегу ближайшие два года. Может быть больше, если Бони будет драться.

— Я уверен, он будет драться, сэр.

— В любом случае мы с вами встретимся возле Уэссана через три недели. Так что еще раз до свидания.

Некоторое время после ухода Корнваллиса Хорнблауэр в глубокой задумчивости стоял у полуоткрытой двери в гостиную, переминаясь с ноги на ногу — ему хотелось бы пройтись туда-сюда, но это было невозможно. Война близится — в этом он и прежде не сомневался, зная, что Бонапарт не пойдет на уступки. Но до сих пор Хорнблауэр беспечно полагал, что в море его не отправят до объявления войны, что у него есть две-три недели, пока тянутся последние безуспешные переговоры. Он просчитался, и теперь горько себя за это корил. То, что у него хорошая команда — первый урожай вербовки, что судно его можно быстро подготовить к плаванию, что оно мало и не имеет веса в общем балансе сил, даже то, что у него неглубокая осадка и оно, следовательно, пригодно для поставленных Корнваллисом задач — все это должно было предупредить Хорнблауэра, что его отправят в море при первой возможности. Он обязан был это предвидеть, и все же не предвидел.

Это — первая горькая пилюля, которую надо проглотить. Теперь предстоит разобраться, почему же он просчитался. Ответ он знал с самого начала, но — и за это он презирал себя еще сильнее — не хотел себе признаваться. И все же это так. Он заставил себя не думать о скором отплытии из-за Марии. Он не хотел огорчать ее, и потому не позволял себе заглядывать далеко в будущее. Он бездумно плыл по течению в надежде, что счастливая случайность спасет его от необходимости нанести Марии такой удар.

Здесь Хорнблауэр резко себя одернул. Счастливая случайность? Чушь. Он командует своим собственным судном, и его посылают на передовую. Это блестящая возможность отличиться. Вот это и есть счастливая случайность — досадным невезением было бы остаться в порту. Хорнблауэр почувствовал хорошо знакомую дрожь возбуждения при мысли об опасности, о том, что придется рисковать репутацией — и жизнью — выполняя долг, завоевывая славу и (это главное) укрепляясь в собственных глазах. Он пришел в себя: он видит вещи в нормальных соотношениях. Он прежде всего флотский офицер и лишь потом — женатый мужчина. Но… но… от этого не легче. Ему все равно придется вырываться из Марииных объятий.

Дольше стоять в дверях было бы неприлично. Надо вернуться, несмотря на душевное смятение. Хорнблауэр вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

— В «Военно-Морской Хронике» будет неплохо выглядеть, — сказала миссис Мейсон, — что главнокомандующий провозгласил тост за молодую чету. Ну, Горацио, у некоторых ваших гостей пустые тарелки.

Хорнблауэр все еще пытался изображать радушного хозяина, когда увидел в дальнем конце комнаты озабоченное лицо трактирщика — только со второго раза стала понятна причина его появления. Он впустил в комнату нового рулевого со шлюпки «Отчаянного» — Хьюита. Тот был маленького роста, и Хорнблауэр сначала его не заметил. Нехватку роста Хьюит восполнял широченными плечами, а лицо его украшали великолепные черные бакенбарды, вошедшие недавно в моду у обитателей нижней палубы. С соломенной шляпой в руке он враскачку вошел в комнату, и, козырнув, протянул Хорнблауэру записку. Адрес был написан рукою Буша — как положено, хотя и несколько старомодно: — «Горацио Хорнблауэру, эсквайру, капитану и капитан-лейтенанту». Пока Хорнблауэр читал, собравшиеся молчали — немного невежливо, на его взгляд.

Его Величества шлюп «Отчаянный»/ 2 апреля 1803 года

Сэр, я узнал в доке, что первый лихтер готов к нам подойти. Повышенная оплата для докеров не разрешена, посему работа закончится не раньше заката. Я почтительно предполагаю, что мог бы поруководить погрузкой, коль скоро Вы не сможете вернуться на борт.

Ваш покорный слуга

У. Буш.

— Шлюпка в Салли-порт? — спросил Хорнблауэр.

— Да, сэр.

— Хорошо, я буду там через пять минут.

— Есть, сэр.

— Ой, Горри, — укоризненно сказала Мария. Нет, это было разочарование, не укоризна.

— Моя дорогая… — начал Хорнблауэр. Он подумал было процитировать «я не могу любить тебя так сильно…» и тут же отказался от этой мысли — вряд ли его жене пришлась бы по душе эта цитата.

— Ты возвращаешься на корабль, — сказала Мария.

— Да.

Не может он оставаться на берегу, когда надо работать. Сегодня, подгоняя матросов, он загрузит не меньше половины припасов. Завтра они все закончат, а если артиллерийский склад поддастся на уговоры адмирала, то успеют загрузить и боеприпасы. Тогда он сможет после завтра на рассвете выйти в море.

— Я вернусь вечером. — Хорнблауэр принужденно улыбнулся Марии, стараясь не думать, что его ждут приключения и возможность отличиться.

— Ничто не удержит меня вдали от тебя, дорогая, — сказал он, положил руки ей на плечи и звучно поцеловал. Все захлопали — это был способ внести немного веселья в происходящее. Под общий хохот Хорнблауэр удалился. Пока он торопливо шагал к Салли-порт, две мысли постоянно переплетались в его мозгу, словно змеи на медицинской эмблеме — как безудержно любит его Мария, и что послезавтра он будет в море командовать собственным судном.

Видимо, кто-то уже несколько минут стучал в дверь спальни — Хорнблауэр слышал стук, но со сна не обращал на него внимания. Тут щелкнула задвижка, открылась дверь. Мария, неожиданно проснувшись, в испуге ухватилась за него. Хорнблауэр окончательно проснулся. Сквозь тяжелый полог пробивался слабый свет. По дубовому полу спальни прошаркали шаги, и пронзительный женский голос сказал: