Джон Фолкнер - Отель с привидениями (сборник)

— Это моя старшая племянница, — объяснила Агнес удивленно глядящему на нее Генри. — Дети привыкли звать меня тетей, когда я гостила в Ирландии у их матери прошлой осенью. Я была неразлучна с этими тремя девочками — других таких очаровательных детей я не видела. Это правда, что я предложила быть их гувернанткой, если таковая понадобится, когда возвращалась от них в Лондон. Перед твоим приходом я как раз писала их матери и предлагала свои услуги.

— Ты шутишь! — воскликнул Генри.

Агнес передала ему неоконченное письмо. Из того немногого, что там было написано, вполне явствовало, что она всерьез предлагает себя семейству Уэствиков в качестве гувернантки их детей. Генри не находил слов выразить свое изумление.

— Они не поверят, что ты пишешь всерьез, — сказал он.

— Почему? — спокойно спросила Агнес.

— С братом Стивеном вы кузены; с его женой вы старые подруги.

— Тем больше у них оснований доверить мне детей.

— Но ты им ровня, ты не должна этим зарабатывать себе на жизнь. Есть что-то абсурдное в том, что ты будешь у них гувернанткой.

— Да что же тут абсурдного? Дети меня любят, мать меня любит, отец бесконечно выказывает мне дружеское расположение. Я вполне подхожу для этого места, а что касается моего образования, то надо перезабыть все на свете, если я не смогу научить троих детей, старшей из которых всего одиннадцать лет. Ты говоришь, я им ровня. Но разве другие не служат гувернантками, будучи ровней людям, которым они служат? И потом, какая я им ровня? Мне сдается, что твой брат Стивен ближайший наследник титула. Разве не он станет новым лордом? Не трудись мне отвечать. Не будем спорить, права я или не права, занимая место гувернантки. Подождем, когда это случится. Мне надоело мое одинокое бесполезное существование. Я хочу внести в свою жизнь немного счастья и пользы, хочу жить с людьми, найти свое место среди них. Эти личные соображения я еще не привела в письме. Ты хуже меня знаешь своего брата и невестку, если сомневаешься в их ответе. Полагаю, у них довольно ума и сердца, чтобы сказать мне «да».

Так и не убежденный, Генри смирился.

Генри не любил экстравагантных отклонений от привычного распорядка жизни и уж совсем ничего хорошего не ждал от предполагавшейся перемены в жизни Агнес. Поглощенная новыми заботами, она, чего доброго, не так благосклонно будет слушать его, когда в следующий раз он заведет речь о сватовстве. «Одинокое бесполезное существование», на которое она жаловалась, определенно действовало в его пользу. Пока ее сердце было свободно, оно было достижимо; когда же им завладеют его племянницы, его будущее окутается туманом. Он достаточно хорошо знал женщин, чтобы не выказать сейчас эгоистических поползновений. С такой чуткой особой, как Агнес, единственно правильно держаться выжидательной политики.

— Письмо моей малышки племянницы, — сказал он, — возымело действие, на которое и не могла рассчитывать кроха. Оно напомнило мне дело, ради которого, собственно, я и пришел сегодня.

Агнес взглянула на детские каракули.

— Как же это удалось Люси? — спросила она.

— Гувернантка Люси не единственная счастливица, унаследовавшая деньги, — ответил Генри. — Твоя нянюшка дома?

— Не хочешь ли ты сказать, что она получила наследство?

— Она получила сто фунтов. Пошли за ней, Агнес, а я пока покажу письмо.

Он вынул из кармана пачку писем и просматривал их, пока Агнес звонила. Вернувшись, она увидела на столе отпечатанный лист бумаги. Это был проспект, наверху листа значилось: «Венецианская компания». Отель «Палас». Слова «Палас» и «Венецианская» напомнили ей о незваном визите леди Монтбарри.

— Что это? — спросила она, указывая на бумагу.

Генри оторвался от поисков и бросил взгляд на проспект.

— Очень многообещающее дело, — сказал он. — Большие отели всегда приносят неплохой доход, если ими хорошо управлять. Я знаком с будущим управляющим отеля и до такой степени ему доверяю, что стал акционером этой компании.

Ответ не совсем удовлетворил Агнес.

— Но почему отель называется «Палас»? — спросила она.

Генри взглянул на нее и понял причину, по которой она спрашивала.

— Да-да, — сказал он. — Это то самое палаццо, что Монтбарри снимал в Венеции. Компания приобрела его, чтобы переделать в отель.

Не проронив ни слова, Агнес отвернулась и села в кресло в глубине комнаты. Генри огорчил ее. Она прекрасно понимала, что младшие сыновья должны пополнять свой доход удачными сделками, однако известный предрассудок мешал одобрить его стремление извлечь выгоду из дома, в котором умер его брат. Не в силах понять этот сентиментальный подход к сугубо деловой проблеме, Генри снова занялся своими бумагами, недоумевая, почему так внезапно переменилась к нему Агнес. Наконец он нашел искомое письмо, и в ту же минуту в комнату вошла няня. Он бросил взгляд на Агнес, ожидая, что та заговорит первой. Но она даже не взглянула на вошедшую. Объяснить старухе, зачем ее вызвали, предстояло Генри.

— Ну что, няня, — сказал он, — вам привалило неожиданное счастье: вы получили в наследство сто фунтов.

Внешне няня не выказала радости. Подождав, пока сообщение о наследстве хорошо обоснуется в ее сознании, она ровным голосом спросила:

— А кто, с вашего позволения, завещал мне эти деньги, мистер Генри?

— Мой покойный брат, лорд Монтбарри.

Впервые проявив интерес к происходящему, Агнес взглянула в его сторону. Генри продолжал:

— По завещанию он оставил определенные суммы пережившим его домочадцам. Вот и письмо его адвоката, дающее вам право требовать с них деньги.

Благодарность принадлежит к редчайшим добродетелям в людях независимо от их общественного положения. В случае с няней о благодарности не могло быть и речи. Ее отношение к человеку, обманувшему и оставившему ее госпожу, было непоколебимо. Его ни в какой степени не изменило свалившееся на нее наследство.

— Интересно, кто это напомнил милорду о его старых домочадцах? — сказала она. — Сам бы он ни за что про нас не вспомнил.

Природа не терпит однообразия и даже в мягчайших душах держит про запас раздражительность. Редко-редко, но и Агнес могла вспылить. Нянино высказывание о Монтбарри вывело ее из равновесия.

— Если в тебе осталась хоть капля совести, — взорвалась она, — тебе должно быть стыдно за то, что ты только что сказала! Твоя неблагодарность возмутительна! Я оставляю вас наедине, Генри, вам будет нетрудно договориться. — Прозрачно намекнув тем самым, что он уже лишился ее расположения, она вышла из комнаты.

Эту резкую отповедь, высказанную в сильнейшем негодовании, няня восприняла, пожалуй, даже с юмором. Когда за Агнес закрылась дверь, этот философ в юбке подмигнула Генри.