Валентин Аккуратов - Право на риск

Ночь солнечная, ясная, летняя. Впереди сияет янтарный заснеженный ледяной купол острова Рудольфа. А мы с Мазуруком вот уже битый час летим к нему от Белой Земли и все никак не можем преодолеть какие-то несчастные пятьдесят пять километров. Штормовой ветер нещадно треплет наш маленький учебный самолет, на котором мы совершаем исследовательские работы по уточнению карт архипелага Земли Франца-Иосифа. Горючего в баках достаточно, но нам надоело висеть над разъяренной бездной океана. Да и усталость сказывается. В воздухе мы уже шестой час.

А полет был интересным. В Итальянском проливе нами обнаружены еще два новых острова, не нанесенные на карты. Сложенные из базальта, скалистые, прикрытые ледяной шапкой, они ничем, собственно, не отличались от собратьев, но были просмотрены другими экспедициями. Карты, составленные в конце прошлого и начале нынешнего столетия, весьма неточны.

Наш экипаж «Н-169» оставлен на Рудольфе для подстраховки папанинской четверки. На всякий случай. Мера необходимая, и наша вахта продолжалась весь период дрейфа «СП-1». На льдине, по сообщениям Кренкеля, все было в порядке, а безделье у полярников не в чести, и мы пользовались маленькими машинами зимовки, чтоб привести в порядок — учесть и уточнить количество островов Земли Франца-Иосифа.

Вспоминаются сердитые слова Моти Козлова, который в свободное время интересовался историей Арктики. Она и по сей день, собственно, не написана.

— Черт знает что! — гремел Мотя, стуча кулаком по карте. — Почему русская земля окрещена именами австрийской императорской фамилии? Валентин, а у тебя в трюмах памяти ничего не найдется?

— Эта земля, если хочешь, была открыта человеком, который ее никогда не видел. И знаешь, Матвей, почему остров Рудольфа назван так, а не именем, например, революционера и ученого, секретаря Русского географического общества Петра Кропоткина?

— Ну… — тянет Козлов, — давай рассказывай.

— У русского царя не нашлось сорока тысяч рублей на экспедицию.

— Сволочь, — констатирует Козлов.

Я не спорю. Не помню, кто мне сказал, что один-единственный бал, да и не очень уж пышный, обходился его императорскому величеству куда дороже. Да лях с ним. Обидно за блестящую идею русского штурмана Шиллинга. Он первым заметил и описал неравномерности дрейфа льдов между Шпицбергеном и Новой Землей. И на этом обосновал замечательное предположение, что к северо-востоку меж этими архипелагами должна существовать еще не открытая земля. В шестидесятые годы прошлого столетия Шиллинг подает записку в Русское географическое общество. Секретарь общества Кропоткин обратился к царю с просьбой выделить сорок тысяч рублей на проведение исследований и получил отказ.

А уж три года спустя австро-венгерская экспедиция Пайера и Вайпрехта на судне «Тегетгоф» натолкнулась на эту землю. Правда, экспедиция снаряжалась с другой целью. Она искала в северо-восточной части океана проход из Баренцева моря в Берингово. Корабль оказался затерт льдами, и после продолжительного тяжелого дрейфа его просто вынесло к неизвестной земле в месте, указанном Шиллингом. Вот эту предсказанную русским штурманом сушу Пайер и назвал в честь императора Австро-Венгрии Землей Франца-Иосифа.

Ограниченный запас продуктов, топлива, опасение, что дрейф окажется очень продолжительным и судно будет раздавлено, не позволили экспедиции Пайера и Вайпрехта заняться серьезной научной работой по описанию открытого архипелага. Весной 1874 года судно «Тегетгоф» было покинуто людьми. Они пешком, таща за собой вельботы, вышли к Новой Земле по дрейфующим льдам. Обессиленных, больных, находящихся на грани гибели путешественников спас архангельский кормщик Воронин, дед знаменитого арктического капитана Воронина.

Открытие ЗФИ вызвало тогда интерес не столько у ученых, сколько у промышленников. Появились новые охотничьи угодья. На Шпицбергене к тому времени морской зверь был почти полностью истреблен. И, по данным норвежского полярного исследователя Хорна, только до 1909 года к архипелагу было направлено примерно полторы сотни экспедиций различных стран.

Но архипелаг оставался недооткрытым до наших дней. Пожалуй, и в семидесятые годы нельзя сказать, что под ледяным панцирем не скрываются островки, пока считающиеся одним островом.

Ну а в то лето 1937 года открытые земли сыпались на нас словно из рога изобилия. Этому во многом способствовали «горячие», теплые годы, случившиеся в ту пору в Арктике. Обстоятельство само по себе загадочное. Мы же воспользовались сильным таянием снега и льда, чтоб привести в порядок владения нашего народа. После первой мировой войны Арктика была поделена на секторы. Сухопутные владения стран, примыкающих к Арктике, продолжили по меридианам до полюса. И Земля Франца-Иосифа отошла таким образом к СССР.

В своем восьмом полете мы добавили два острова. А всего зафиксировали на карте одиннадцать. В своих полетах назвали их именами советских полярников Водопьянова, Мазурука, Ритслянда, Кренкеля, Федорова, Алексеева, Ширшова, Папанина, Козлова, Молокова и Аккуратова.

Матвей Козлов шутил по этому поводу, что теперь в числе ближайших «соседей» ему придется перечислять членов императорской фамилии.

Попутно с уточнением описи островов мы производили аэрофотосъемку льдов. Было заснято целых две катушки пленки с интереснейшими фотографиями. Из них составили альбом различных видов океанского льда.

Что и говорить, погода не всегда нас радовала. Чаще, вылетая в погожий день, когда видимость бывала беспредельной, мы возвращались через два-три часа вслепую или шли бреющим полетом в такой свистопляске разъяренной стихии, что надолго зарекались уходить в «свободный» поиск.

Нам нельзя было надолго исчезать с Рудольфа. Мы в любой момент могли понадобиться славным папанинцам. Наша дружба с ними настолько укрепилась, что мы знали не только их обеденное меню, но и настроение пса Веселого, не говоря уже о вещах важных и необходимых…

Мы так привыкли ко всяким неожиданностям погоды архипелага, что нас ничуть не удивил даже сегодняшний штормовой ветер при ясном небосклоне. Чем ближе подходили мы к ледяным обрывам Рудольфа, тем сильнее бросало машину. Ветер, перевалив высокий купол острова, с силой водопада низвергался в море. Болтанка все усиливалась, и я уже не чувствовал под собой сиденья. Только крепко пристегнутые ремни удерживали меня в кабине. Зная, что под самым обрывом ветер станет еще крепче, Мазурук отвернул, рассчитывая прийти к припаю, служившему нам посадочной площадкой, под защитой ледника.