Борис Соколов - Гертруда Белл. Королева пустыни

Как писал российский историк и журналист Владимир Абаринов, «Гертруда Белл стала ближайшим советником короля. Она была влюблена в эту землю и мечтала превратить Ирак в образцовое государство. Сегодня можно, конечно, сказать, что затея была гиблой с самого начала: шииты и сунниты, христиане и иудеи, арабы и турки, курды и туркмены – Ирак являлся конгломератом племен и конфессий с разной культурой и разным историческим опытом, раздробленным на множество уделов во главе с местными шейхами. Как было не ввести прямое имперское правление! Но в этом-то и заключался величественный замысел Гертруды Белл – сделать Ирак примером для других арабских стран». Но пример оказался провальным, как в конечном счете и вся арабская политика Британской империи. А Лоуренс Аравийский по этому поводу иронизировал: «Ирак – это, конечно, прекрасный монумент, но я боюсь (а иногда надеюсь), что он недолго продержится». Бывший предводитель антитурецкого восстания не ошибся. Монархия в Ираке протянула до 1958 года, но страна все время раздиралась восстаниями, и хашимитская династия держалась только на британско-индийских штыках. А после ухода англичан из Индии королевский режим в Ираке был обречен.

Гертруда предвидела все проблемы, которые возникнут из-за начертанных ею границ. Она лучше многих других представляла, насколько враждебны друг другу арабы и курды, сунниты и шииты. Но считала, что лучшего решения, чем создание Ирака, все равно нет, и что для такого рода межнациональных и межконфессиональных конфликтов постоянных решений быть не может.

Через несколько месяцев после проведения Каирской конференции Белл писала: «Я ни на секунду не сомневаюсь в правильности нашей политики. Мы не можем продолжать напрямую осуществлять контроль над этой страной, хотя так было бы лучше».

Вместе с Лоуренсом Аравийским Белл помогла утвердиться Хашимитской династии на территории современной Иордании, а также в Ираке. Она помогала проводить границы между новыми арабскими государствами и формировать их политические системы.

Гертруда жила в Багдаде, в обычном доме. По утрам совершала прогулку верхом или купалась в Тигре. Новые руководители Ирака принимали важнейшие решения у нее за чашкой чая. Она принимала у себя и простых иракцев, причем в любое время. В дневнике Гертруда записала: «Те бесчисленные беседы, что я провожу ежедневно с этими джентльменами в тюрбанах, кажутся мне самым важным делом на свете». Она консультировала организацию и проведение первых в Ираке выборов, которые, впрочем, представляли собой фарс с заранее предрешенным исходом, составила текст первой иракской конституции. Снова взявшись за перо, Гертруда опубликовала «Обзор гражданской администрации Месопотамии».

Напряженная работа измотала ее и основательно подорвала ее здоровье. Душевные и физические силы ее постепенно покидали. Смелой, решительной женщине, которая провела всю свою жизнь в борьбе с трудностями, покорила опасную пустыню, служила в разведке, оказалось не под силу построение нации. Как-то она сказала своему отцу: «Можешь быть уверенным в одном: я больше никогда не буду участвовать в “создании” королей; это слишком тяжело». Говорят, что Фейсал охладел к ней и спал и видел отмену британского мандата в Ираке.

В 1925 году она съездила в Англию посоветоваться с врачами. Приговор был суров: на Восток ей возвращаться нельзя, тамошний климат для нее губителен. Отец тоже просил остаться. К тому времени благосостояние семьи Беллов пошатнулось из-за роста забастовочного движения и послевоенной экономической депрессии в Европе. Но Гертруда не собиралась погружаться в дела семейного бизнеса. Жить без Востока она уже не могла и собралась обратно в Багдад, заявив: «Восток вошел в меня настолько, что я уже не понимаю, где он, а где я сама». Ею овладела странная апатия, а затем депрессия. Она переболела тяжелым плевритом, а в начале 1926 года узнала, что ее младший брат Хьюго умер от тифа. Все это усилило депрессию. Впервые о своей реакции на смерть горячо любимого брата Хьюго она написала в письме родителям 10 февраля 1926 года:

«Дорогие мои папа и мама!

Я пишу вам с тяжелым сердцем. Вы уже поняли из моих писем, что я была вне Багдада, в Уре, когда пришла ваша телеграмма. Я нашла ее вчера днем, когда вернулась домой. В офисе я уже прочитала твое письмо, папа, от 27 января, которое ужасно меня обеспокоило, но оно заканчивалось на оптимистической ноте, и когда я увидела телеграмму, лежащую на моем столе, я подумала сразу, что там сообщается об определенном улучшении. Мои самые дорогие, настолько ужасно думать о том, через что вам пришлось пройти, и какое горе у вас теперь. Это то, что уничтожает все вокруг, и, независимо от того, что я могу сделать, оно прибывает, разя как острый меч. Я не могу найти слов, чтобы написать. Я чувствую, как будто прошла через все это дважды, однажды, когда я думала, что он ушел и теперь, когда я знаю, что он ушел. Но даже при том, что это была такая долгая и ужасная борьба, я рада, что он увидел Вас и имел счастье быть с вами.

Бедная, бедная Фрэнсис (вдова Хьюго. – Б. С.). Я не пишу ей на этой неделе, но скажите ей, как я люблю и восхищаюсь ею, благодаря вашим письмам и тому одному письму, которое она написала мне. Я все же не понимаю этого с полной ясностью. После чувства уверенности, что он идет на поправку, это был такой внезапный удар, который оставляет после себя тупое чувство страдания и острой боли для вас обоих и для Фрэнсис. Интересно, находится ли она и два маленьких мальчика с вами, и я надеюсь, что это так.

Я только что снова прочла то письмо, которое Фрэнсис написала мне 6 января, и я должна написать ей, бедной, любимой. Я положу это письмо в письмо, адресованное вам, и вы пошлете его ей.

Неделя, когда я отсутствовала, кажется теперь вся стертой в памяти. Лайонел и я провели три очень приятных дня в Уре и остановились на обратном пути, чтобы выйти у большой насыпи Уарка (Урук). Мы взяли с собой мистера Легрэйна, очень очаровательного человека из экспедиции Ура, специалиста по клинописи. Мы остановились на день в Хиллахе (Але), собираясь пройти к Кишу, но на нас обрушился ливень, и пришлось удовлетвориться проведенным с пользой утром в Вавилоне, рассматривая вещи в Германском доме, которые должны быть увезены. Мы много читаем Данте в свободное время. Лайонел является самым непредсказуемым из путешественников и что он делает, когда он остается один, я не могу понять. Он никогда, как кажется, не делает никаких приготовлений к завтраку или других необходимых вещей такого рода. Он признал, что ему было гораздо более удобно, когда он путешествовал со мной и получал завтрак по первому требованию. Я потеряла Дж. М. Уилсона, с которым я обычно совершала эти туры, и чувствовала, что я теперь должна гораздо больше зависеть от самой себя, чем когда он был со мной. Когда придет время сортировать находки, я не думаю, что Лайонел будет мне очень полезен, а вот Дж. М. был в высшей степени полезен.