Валентин Берестов - Государыня пустыня

Ветер в крепости дует не так, как в открытом поле. Сначала там, где вы стоите, воцаряется полнейшее затишье, хотя вокруг все дымится. Потом он по-разбойничьи свистнет и мгновенным порывом, тугой, как шелк, неизвестно откуда возникает зловещий посвист.

В песках виден замок. Идем туда, время от времени высыпая песок из сандалий. Из-под ног, словно зайцы, выскакивают шарики перекати-поля, и важно, с легким сухим звоном подпрыгивают сцепившиеся вместе его огромные шары, похожие на гнезда гигантских птиц. Один такой шар долго ковылял за нами, как пес.

До чего первобытны и живописны здешние барханы, в которые крепко вцепились сухие косы селина — пустынного ячменя, где безвольно стелются какие-то седые ломкие кусты, где возвышается высокий, в полтора человеческих роста, саксаул со своими тонкими поникшими ветками (они вопреки обычному представлению отбрасывают легкую тень), где торчат иссохшие чашечки и колючие стебли цветов.

Замок оказался миниатюрной копией крепости — два дворика с общей стеной, соответствующие цитадели и пригороду Кум-Баскан-калы, царящий над ними донжон. Между замком и крепостью красные россыпи битой посуды — здесь были неукрепленные домики. Обитавший в них трудовой люд, как видно, не слишком дорожил своими бедными жилищами и в случае нападения рассчитывал укрыться за мощными стенами крепости.

Когда мы возвращались к машине, домов и деревьев культурной полосы вообще не стало видно: с барханов мело прямо в лицо. Закрыв глаза, шли наугад.

Впечатление такое, что именно пески штурмом взяли крепость, что здесь шел непрерывный бой человека и пустыни и что человек отступил перед ней. Первое такое отступление произошло в III–IV веках нашей эры, когда многие крепости рабовладельческой эпохи с окружающими их землями оказались в пустыне, где они находятся и по сию пору.

Второе отступление относится к VIII–IX векам, третье — к XIII веку. Такова динамика сокращения ирригационной сети, но данным археологии.

Однако та же археология помогла установить, что каналы способны высохнуть от изменения не природного, а социального «климата».

Музей, основанный нами в колхозе, состоит из двух разделов: раннее средневековье и наши дни. А что в середине? Ничего. Истории в этих местах не было. Жизнь текла по законам природы.

Что такое оставленные людьми глинобитные дома и крепости, если смотреть на них как на создания природы, как на составную часть пустынного пейзажа?

Крепость — это глиняное плато довольно правильной формы, ограниченное валами и останцами стен. Дом — приплющенный бугор. За́мок — нечто вроде глиняного утеса.

Природа стремится вернуть глину в ее первобытное состояние, мочит, сушит, разъедает солями, пронизывает трещинами, выветривает, размывает, обрушивает, округляет, сглаживает, населяет птицами, змеями, ящерицами, тушканчиками, обсаживает пустынными растениями. Спешить некуда. Подрывная работа длится тысячелетиями. И крепости стоят, превратившись в монолит, забитые завалом собственных помещений вперемешку с наносами и натеками. Теперь это уже в самом деле создания не только человека, но и природы. Странные, причудливые, сказочные, как облака.

В оплывших развалинах нет-нет да и различишь вполне сохранившиеся участки стен со стрелковыми галереями и прорезями бойниц, или вознесенные ввысь углы с арочками для прохода на башни, или сами башни, расположенные по углам крепости наподобие ласточкиного хвоста, или отчетливо проступающую кирпичную кладку, или, наконец, массив жилой башни — донжона — «высотного здания» древности.

Впрочем, и в жизни природы бывают периоды, когда она не сглаживает и округляет, а, наоборот, громоздит уступы, прочерчивает прямые, возводит конусы и пирамиды, образует обрывистые склоны и резкие углы. Это времена катаклизмов, титанических землетрясений, провалов, извержений, сдвигов и сбросов, времена, когда па месте морей возникают горные хребты, а сами материки уходят на дно океанов, когда, как говорится, земля меняет свой лик.

И если взглянуть с высоты на Беркут-калинский оазис с его замками и крепостями, на фоне которых нынешние дома колхозников выглядят совсем игрушечными, на эти выпирающие из земли утесы донжонов, непременную принадлежность не только феодальной, но и любой крестьянской усадьбы VIII века, то можно подумать, что перед нами застывшая картина великого катаклизма.

Ведь только крайняя необходимость, только величайшая и каждодневная угроза свободе и самой жизни могли заставить хорезмийских мужиков сооружать из глины жилые башни, крутые и неприступные, как скалы. Прочность у этих глинобитных исполинов такова, что они простояли тысячу лет. Ее не хватило разве что на краткий век самих строителей.

Раскапывая один из замков, мы в шутку назвали наш маленький коллектив артелью «Заря феодализма». Это вполне официальное наименование эпохи, породившей замки. Сто с лишним замков и четыре крепости в одном только Кырк-Кызском аулсовете, занимающем ныне всего лишь часть земель гигантского укрупненного колхоза имени XXI партсъезда!

Крепости рабовладельческой эпохи стоят в хвостах каналов. Они охраняют всю страну. Крепости раннего средневековья располагаются внутри оазиса у крупных ответвлений. Они защищают лишь своих владельцев-феодалов и дают им возможность контролировать распределение воды, господствовать над обитателями небольших замков.

Неукрепленные крестьянские усадьбы рабовладельческой эпохи ныне почти стерлись с поверхности земли. В случае опасности население пряталось в крепостях и загоняло туда свой скот. И не просто пряталось. Крепости со стрелковыми галереями вдоль стен строились с расчетом, что у бойниц встанут все, кто способен носить оружие.

Крестьяне VIII века рассчитывали каждый на себя и превращали в крепости собственные дома. И если хорезмийские земледельцы не пожалели труда, чтобы укрепить их по последнему слову фортификации, если они выводили стены и башни на высоту трех этажей, то легко вообразить, как дорожили они свободой, что у них пока оставалась, как берегли они оссуарии — ларцы из алебастра, наполненные костями предков, и очаги, где в вылепленных от руки горшках варилась их пища, и неугасимый огонь, перед которым они молились своим богам. «За́мок» происходит от слова «замкнуться». Вот они и замкнулись поодиночке, хотя надо всеми уже нависла общая грозная беда.