Роальд Потапов - Неведомый Памир

Заканчивая разговор о той пользе, которую может принести разумный промысел горных гусей, следует сказать еще о некоторых особенностях этих птиц. Горные гуси выносливы, быстро растут. Они прекрасно приспособлены к условиям высокогорья, легко переносят морозы до тридцати градусов и исключительную сухость воздуха. При всех этих качествах они, будучи взяты пуховыми птенцами, хорошо и быстро приручаются, неволю переносят легко и в неволе, собственно, мало чем отличаются от домашних гусей. Поэтому полувольное разведение горных гусей на Памире может оказаться прибыльным делом, особенно если фермы для этой цели сооружать на не замерзающих зимой теплых или горячих ключах, которых на Памире немало.

Насколько легко приручаются горные гуси, я мог убедиться сам.

Так уж получилось, что мое знакомство с горным гусем началось только во время осеннего отлета птиц. Вполне понятно, что желание познакомиться с его гнездовой жизнью не давало мне покоя. Тем не менее, по разным причинам знакомство это все время откладывалось. Но однажды мне повезло.

Надо сказать, что первые сезоны я работал на Памире без помощников, присоединяясь к отрядам геоботаников или археологов, поэтому мои маршруты и работа целиком зависели от их планов и перемещений. Позже в моих поездках стала принимать участие моя жена. Время от времени она отрывалась от своих схем, сопротивлений и кабалистических знаков, пляшущих на экранах осциллографов, и, покинув гудящие от приборов лаборатории, устремлялась в далекие горы, дабы изведать все прелести дикой жизни. Вдвоем нам удавалось забираться в такие уголки, куда я никогда не рискнул бы сунуться один.

Однажды мы стояли в верховьях Аличура, воспользовавшись гостеприимством дорожного мастера. Как-то к нашему хозяину заехал гость. Это был начальник дорожно-ремонтного участка тракта, человек решительный и твердый, как алмаз. Мы познакомились, и он обещал мне показать гнездовые колонии гусей на Каракуле, и не только показать, но, самое главное, доставить меня туда на своем транспорте. Я тогда еще совершенно не представлял себе, где на огромном Каракуле следует их искать.

Начальник этот был ужасный ругатель и браконьер, но у него был авторитет, транспорт и знание мест. Излишне говорить, что ничего этого у меня не было. Хлопнув пару стаканчиков спирта под архара, зажаренного любезным хозяином, он долго рассказывал о своих охотничьих подвигах, а под конец спросил: «Лодка есть? Порядок! Заеду за тобой в Чечекты».

И действительно, как-то к вечеру в конце июня он заехал на биостанцию, дав мне на сборы полчаса.

Поздно вечером мы оказались в одном из глухих уголков Каракуля, на берегу залива Музкол. Ночь была звездная, тихая и холодная. На рассвете мы уже приступили к работе. Начальник пошел в дельту Музкола промышлять гусей, а мы с Ларисой, быстро надув лодку, двинулись к первым островам. По несчастной случайности, оба весла оказались сломанными, и грести пришлось нашедшейся в машине лопатой.

Первый островок, к которому мы пристали, имел не более пятнадцати метров в диаметре и еле возвышался над водой. Тут-то я, наконец, увидел в первый раз гнезда горных гусей. Их было три, располагались они на расстоянии полутора-двух метров одно от другого. В гнездах лежали полные кладки, уже сильно насиженные. В одном было четыре, в другом пять, а в третьем целых семь крупных белых яиц. Сами гнезда были довольно просты — небольшие ямки в земле почти без всякой подстилки, но мощные валики пуха, окружавшие кладку, придавали гнезду внушительный вид.

Мы постепенно осматривали островок за островком, одну небольшую колонию за другой. Погода была на редкость тихая. В одной из колоний мы наткнулись на гнездо, в котором успел похозяйничать ворон. Яйца были расклеваны, а недавно вылупившийся птенец сильно поврежден. Он не мог стоять и, когда его ставили на землю, валился набок. Я хотел было покончить с мучениями этого калеки и забрать его в коллекцию, но Лариса взяла его под защиту и сунула в карман штормовки.

Вслед за тем мы увидели целый выводок гусят не более двух-трех дней от роду. Маленькие желтенькие комочки при нашем приближении попрыгали с островка в воду и поплыли по зеркальной поверхности, очень красиво пересекая четкие отражения снежных вершин. Пуховички с жалобным писком утекали от нас, и, чтобы сфотографировать их и заснять на кинопленку, пришлось их изловить и водворить на остров. Там они сбились в плотную кучку и продолжали пищать, покуда их фотографировали.

Дальше дело приняло неожиданный оборот. Шофер автомашины, молодой киргиз, без разговоров изъял из выводка трех гусят, объяснив, что вырастит их, так как они хорошо живут в неволе. Его уверенность была настолько убедительной, что мы решили присоединить остальных трех к тому, что уже сидел в кармане штормовки. Откровенно говоря, глядя на эти беспомощные пушистые комочки, я не очень-то верил в успех эксперимента, но рискнуть стоило. Если птенцы в неволе развиваются нормально, на них хорошо можно проследить много таких моментов, которых в природе отрывочными наблюдениями не уловишь: общее развитие, изменение навыков и голоса, смену и развитие оперения и многое другое.

Днем, когда мы заканчивали осмотр залива, нам удалось сделать замечательную находку. На одном из островков покрупнее в стороне от группы гусиных гнезд мы увидели четыре гнезда буроголовых чаек; гнезд этих чаек до сих пор никто еще в нашей стране не находил. Мне удалось сфотографировать гнезда и взять одно из них с полной кладкой в коллекцию. Больше мы ничего не успели. Наш благодетель вдруг ужасно заторопился, и после стремительных сборов, носивших характер легкой паники, машина рванулась в путь.

Нужно сказать, что вся работа проходила под аккомпанемент настоящей канонады, которую учинил своей двустволкой бравый бомбардир-дорожник. Сначала мне было очень не по себе, и я уже решил было учинить ссору, когда вдруг заметил, что сей чемпион дуплетного боя совершенно безвреден для пернатых существ. Я окончательно успокоился, когда он, безрезультатно разрядив свою фузею почти в упор по налетевшей паре гусей, ахнул им вслед еще залп изысканнейших ругательств. Гуси отвечали на все это лишь недоуменным гоготаньем и повальным бегством. Кажется совершенно невероятным, но, опустошив свой вместительный патронташ, наш покровитель умудрился не пролить ни единой капли птичьей крови. Честное слово, я даже проникся какой-то симпатией к этому дремучему браконьеру. Если бы все они были столь же лихими стрелками!

Крохотные гусята отлично перенесли стопятидесятикило-метровую тряску до биостанции и спокойно провели первую ночь. Утром их без особого труда удалось накормить булкой, размоченной в молоке, и с тех пор особых хлопот они нам не доставляли. К тому времени у нас уже жили два маленьких ангыра. Один из них вскоре разбился при попытке спрыгнуть со стола, а второй, получивший кличку Марамой, стал ходить в одной компании с гусятами. Последние довольно скоро сами стали щипать траву, и кормежка их упростилась до предела. Как только они съедали в небольшой вольере всю траву, вольеру передвигали на несколько метров, на новый участок луга. К Ларисе, которая их опекала, они привязались настолько, что бегали за ней, как собачонки, забавно шлепая лапками. Любопытно, что маленький ангырчик, содержавшийся с гусятами с самого малого возраста, так и не привык к ним и держался все время особняком.