Сергей Кондратьев - Необычные случаи на охоте и рыбной ловле

Я окаменел. Одно неосторожное движение — и звери мгновенно скроются: они в двадцати метрах от опушки леса. Но и медлить нельзя: они уже готовы взметнуться.

Почти «на вскидку» (чтобы не тронулись до выстрела) я выпустил пулю и… промахнулся. Стремительно, гигантскими прыжками звери бросились в лес. Я успел дать еще два выстрела по бегущим. Потом пошел по следу и через 600-700 шагов заметил в одном месте немного крови на следу. Однако по ходу было видно, что какой-то изюбрь лишь слегка задет. Вскоре след табуна, далеко видный на оснеженных увалах, показал мне, что звери ушли в сивера Дзун-Модо. В табуне были три самки и один самец.

Как ни приучили мы себя мужественно переносить неудачи, но этот плохой выстрел долго мучил меня. Да и теперь не могу вспомнить о нем равнодушно.

— Где же «необычное» в этой охоте? — может спросить читатель.

Автор ответит:

— Необычно положение, которое занимали изюбри в тот момент, когда я их увидел. Они стояли, как стоят солдаты в шеренге после команды: «Смирно! Равнение налево!»

Эту причудливую, странную позицию я могу объяснить только тем, что звери услышали мои шаги прежде, чем увидели меня. И вот самец подает знак тревоги и подготовляется к грядущей опасности, а самки, как и подобает слабому полу, укрываются за вожаком. Так они и стояли: впереди олень и вплотную к нему одна за другой три оленухи. Я видел только их спины и головы. И лишь бок самца был открыт для выстрела.

Но придирчивый читатель не унимается.

— Вот так и надо было рассказать — на полстранице. А вы заставили прочесть пять!

И тут автору приходится признать, что этот упрек справедлив. Автор увлекся.

В Хэнтэе водятся куропатки двух видов: серые (Реrdiх dauriса) и белые (Lagopus lagopus).

Белая преимущественно держится в самом сердце нагорья, в альпийской зоне, по плоским, иногда заболоченным водоразделам. В верховьях Онона и Керулена не раз мы готовили из этих нежных птиц с добавлением китайской лапши «гоми» весьма изысканный суп.

А серая даурская куропатка живет по окраине лесной области, предпочитая склоны скалистых гор, покрытых кустарником. Но ее можно встретить и в густой уреме широких речных долин.

Во время первой рекогносцировочной поездки на Судзуктэ и Дзун-Модо, о которой я уже рассказывал, А. А. Кузнецов посоветовал мне заехать на Госпосев, угодья которого раскинулись по долине Хары к северу от Ноин-Улы.

— Там вам покажут куропаток,- сказал он и усмехнулся.

Я уже решил возвращаться в Улан-Батор кружным путем по долине Хары, и поэтому завернуть на Госпосев представлялось вполне удобным.

Мы спустились долиной Дзун-Модо, попрощались с горным зимним ландшафтом и выехали в широчайшую долину Хары, где сразу почувствовали приближение весны. Снег здесь лежал рваными отрепьями. Запахло оттаявшей землей, по которой бегали стайки рогатых жаворонков.

Впереди виднеются стада и низкие постройки. Кажется, еще пятнадцать минут, и мы будем там. Но проходит и полчаса, и час, а постройки все еще не близко. Гладкое, как пол, дно долины скрадывает расстояние. Нигде ни деревца.

Наконец приехали. Надо покормить лошадь и обогреться. Идем в контору,ведем беседу с несуетливым представительным бурятом. Он немного говорит по-русски. Нас все интересует в новой стране: как велика посевная площадь? Расширяется ли она?

Каково поголовье скота?

Большой ли урон от волков?

Беседуем степенно и подробно. Наконец, очередь доходит и до куропаток. К сожалению, никто из нас, путешественников, не знает, как по-монгольски «куропатка».

Не удивительно, что хозяин долго не может понять наших вопросов. Меня приводит в смущение и другое: до ближайших островов уремы отсюда несколько километров, до горных каменистых склонов еще дальше… Идти туда уже поздно.

Но в это время понятливый хозяин проникает, наконец, в смысл вопроса, и уже вполне равнодушно указывает пальцем на окно.

Я смотрю сквозь мутноватое стекло и не вижу ничего, кроме земли, неба и десятка коров невдалеке. Хозяин приглашает выйти на крыльцо. Затем указывает рукой на стадо. Тогда я замечаю, что среди коров бродят какие-то птицы размером с голубя. Беру дробовик и направляюсь к стаду. Тень тревоги падает на лицо бурята. Беспокойство понятное. Попасть дробью в корову не очень трудно.

Я приближаюсь к стаду на тридцать шагов и теперь отчетливо различаю куропаток. Они, как куры, поклевывают навоз и не обращают на меня никакого внимания. Начинается своеобразная стрельба под лозунгом: «Не попасть в корову!»

После каждого выстрела коровы шарахаются в сторону, а куропатки перелетают на несколько десятков шагов и опять принимаются кормиться. Настреляв около десятка птиц на ужин, я прекратил эту необычную, но, по правде сказать, сомнительную охоту.

Вероятно, я не поверил бы подобной истории в рассказе какого-нибудь неизвестного мне охотника. И тем не менее все происходило так, как здесь описано, на «казенном поле» в долине реки Хары 26 февраля 1924 года.

Я постреливал, а Ежо и Володя посматривали с крылечка, дробовик у нас был один. И все коровы остались целы.

Если даже допустить, что страх животного перед человеком в известной мере передается по наследству, то в жизни отдельной особи он при благоприятных обстоятельствах легко преодолевается.

Монголы в те времена не стреляли и не ели птиц. Куропатки привыкли к людям и, подобно голубям, сделались на Госпосеве полудомашними птицами. Поэтому и стрелять их было как-то неудобно, немного стыдно.

Даурские куропатки нарядны и вкусны.

В Монголии мне почти не пришлось заниматься рыбной ловлей. На Ноин-Уле рыбных водоемов не было, а в последующих самостоятельных экспедициях до рыб как-то не доходили руки, не хватало времени. Правда, небольшой запас лесок и крючков всегда включался в экспедиционное снаряжение, но обычно возвращался из путешествия неиспользованным.

А в те времена Монголия поистине была краем «непуганой рыбы»: монголы ее не ловили и не ели. Любители-рыболовы из числа сотрудников нашего полпредства и торгпредства в выходные дни выезжали на Толу неподалеку от Улан-Батора и часто возвращались со сказочными уловами. В рассказах фигурировали щуки, хариусы, таймени, а иногда и пудовые осетры, выловленные чуть не в лужах.

В редкие часы досуга помаленьку занимались рыбной ловлей и наши знакомцы — забайкальцы, ставя в речках плетенные из тальника «морды» и другие ловушки. Помню, как-то проезжал через судзуктинский лагерь один мандальский житель и продал нам шести килограммового тайменя,