Александр Старостин - Спасение челюскинцев

И вот показался каменистый берег самой северной оконечности Азии — мыс Челюскин.

В бинокль сквозь сетку дождя можно было видеть размытые контуры зимовочной станции — длинного одноэтажного строения — и гору консервных банок, похожих издали на елочные игрушки.

К «Челюскину» подошла лодка с дымящейся трубой, похожей на самоварную, и на борт судна взошел высокий, широкоплечий, костлявый человек с темным лицом и голубыми глазами.

Это был известный по всему Северу промысловик Журавлев, участник героической экспедиции Ушакова-Урванцева, которая обследовала самое большое «белое пятно» на карте XX века — Северную Землю.

Ему хотелось увидеть старых знакомцев, рассказать о своих делах и похвастаться успехами.

Заметив проходящего мимо биолога Ширшова, он пробасил:

— А-а, «наука»! В кишках дохлой рыбы правду ищете! Здорово-здорово!

— Не нападай на «науку», — сказал радист Кренкель, появляясь из своей рубки, — без нее мы бы врезались в остров Уединения: вовремя заметили мель.

Челюскинцы спускали шлюпки — собирались посетить мыс Челюскин.

К вечеру в радиорубку вошел спецкор «Правды» и попросил отправить очередное сообщение на материк.

— Скажите честно, — ухмыльнулся Кренкель, — в вашей депеше фигурирует «одинокая чайка» и «изумрудная волна», которую «режет форштевнем красавец — «Челюскин»?

— Иронизируете?

— Я уже отправил на материк сотни одиноких чаек и изумрудных волн. Поражает однообразие. Ну, давайте, что там у вас.

«В 4 часа дня впереди нас в тумане возникли очертания кораблей. «Челюскин» подошел к мысу Челюскин. Это была великолепная минута. За всю историю овладения Арктикой челюскинский меридиан пересекло всего девять судов, и вот сегодня шесть советских пароходов бросили якоря у самой северной точки самого обширного материка мира. «Красин», «Сибиряков», «Сталин», «Русанов», «Челюскин» и «Седов», совершив трудный ледовый поход, троекратно приветствовали друг друга простуженными голосами…»

— Простуженными? — переспросил Кренкель.

— Простуженными.

— Ладно. Если они простудились.

«В десять минут спущена моторка, и мы во главе со Шмидтом стали объезжать корабли. Это был праздник советского арктического флота. Песни, хохот, шутки, возгласы, хоровые приветствия по слогам, как бывало дома, на демонстрациях. Заплаканные снежные утесы выпрыгивали из сурового тумана…»

— Заплаканные? А где у них глазки? — съехидничал Кренкель. — А как они выпрыгивают? И отчего это туман суров?

— Товарищ Кренкель, я не лезу в вашу аппаратуру, попрошу не лезть и в мою…

— Ладно. Не буду трогать вашу аппаратуру.

«…и, мерцая, уходили в серую муть, а меж них, треща моторами, проносились люди… Какие люди!»

— Где же у людей моторы? А-а, ясно! Вместо сердца пламенный мотор. А вместо души аппаратура.

— Товарищ Кренкель!

— Извините. Просто мне обидно за «русского языка».

«Во писатели! — подумал Эрнст Теодорович. — И слова в простоте не скажут».

Встреча с «простым» человеком, великим охотником Журавлевым не прошла для Кренкеля бесследно: его стало раздражать все, что высокопарно и фальшиво.

«Такие люди, такие люди! — передразнил он. — Люди как люди. И нет у них никаких моторов».

ТРИДЦАТИВОСЬМИЛЕТНИЙ пилот Василий Сергеевич Молоков, человек скромный, молчаливый, если не сказать застенчивый, произвел разведку на своем гидроплане и вывел «Александра Сибирякова» из ледовой ловушки.

Возвратившись на базу, мыс Челюскин, Молоков поставил свой «Дорнье-Валь» на якоря и двинулся к зимовочной станции.

Василий Сергеевич говорить не любил. Он словно старался избегать всяких разговоров. Нет, совсем не оттого, что болтливость в авиации никак не поощряется, просто он мог выразить всего себя в кабине самолета. Как-то он сказал:

— В воздухе я делаюсь самим собой. На земле всё не то. Много суеты. И мне легче выполнить самый сложный рейс, чем произнести самую простую речь. Да и о чем говорить-то?

Едва добравшись до койки, он завалился спать и, засыпая, слышал гул мотора, который продолжал стоять в его ушах.

Его разбудили разговоры, хотя беседа велась шепотом.

Василий Сергеевич открыл глаза и увидел Шмидта, хорошо знакомого по фотографиям в газетах, и рядом с ним зимовщиков.

Когда Молоков заворочался, Шмидт замолчал и поглядел на него.

— Простите, мы, кажется, разбудили вас, — сказал Отто Юльевич. — Мы старались говорить тихо.

— Я сам проснулся, — отозвался Молоков и, поднявшись, оделся и молча пошел поглядеть, как себя чувствует аэроплан. Вдруг в бухту нагнало льда? Тогда придется просить помощи у моряков и разгонять льды.

Рано утром «Челюскин», пройдя пролив Вилькицкого, очутился в море Лаптевых и попал в шторм.

Столовая опустела. У многих пропал интерес к домино и разговорам. Камбузная команда полностью вышла из строя. Теперь вместо обеда выдавалась банка консервов и хлеб. За борт смыло часть запаса огурцов и несколько ящиков с лимонами. В коровнике один бычок сломал себе рог. Новому челюскинцу Карине сделали колыбель из корзины. Крен судна достигал пятидесяти семи градусов.

«И все равно это лучше, чем льды», — думал Воронин.

А эфир сообщал все новые и новые неприятные известия: «Красин» сломал один из трех валов, в полуаварийном состоянии ледорез «Литке».

И тут ударили заморозки.

Ученик Молокова, пилот Сигизмунд Александрович Леваневский, пребывал по долгу службы на Дальнем Востоке и собирался лететь на Север, на ледовую разведку.

В то время, когда «Челюскин» совершал свой рейс, произошла такая история.

Знаменитый американский летчик, «король воздуха» Джемс Маттерн, совершал свой героический кругосветный перелет на аэроплане «Век прогресса». Маршрут Маттерна пролегал и через нашу страну.

На московском аэродроме героя Маттерна встречали наши корреспонденты и кое-кто из летчиков.

Американец отвечал на вопросы корреспондентов, улыбался своей американской улыбкой, но не трудно было видеть, что полет дается ему нелегко. Лицо Маттерна пожелтело, под глазами легли тени.

Дело в том, что Маттерн ни на минуту не отходил от своего аэроплана и ел продукты, закупленные в Америке. Он не доверял никому и даже сам заправлял самолет и менял вышедшие из строя агрегаты. Он категорически отказался и от бескорыстной помощи наших механиков и летчиков. Впрочем, на Западе Маттерну могли и в самом деле подстроить какую-нибудь гадость, чтоб сорвать рейс.

И вот в то время, когда «Челюскин» шел через Карское море, отважный американец вылетел и пропал где-то в необъятных просторах Арктики.

Иностранная печать обвинила в исчезновении Маттерна Советский Союз. Ему, якобы, дали заведомо непроходимый маршрут. В японских газетах появилось сообщение, что Маттерна съели русские.