Александр Старостин - Спасение челюскинцев

Плотники устраивали кормушки для бычков и поросят и вспоминали свое крестьянское прошлое.

Занятые на вахте наводили чистоту и порядок. Впрочем, судовой работы никогда не переделать.

На горизонте время от времени проходили рыболовные тральщики. Иногда на поверхности, рассекая волны, показывался высокий гребень косатки или из-под самого носа, громко хлопая крыльями об воду, кидалась наутек отяжелевшая кайра, но, так и не сумев оторваться от воды, ныряла, воображая, наверное, что на нее охотятся.

Когда дела идут более или менее гладко, все свободные от вахты или научных работ развлекаются кто как может. Иногда отыскивается объект для розыгрышей: чаще всего это бывает товарищ, не понимающий шуток.

На сей раз изнывающие от безделья журналисты — этим действительно пока нечего было делать — придумали, а все с восторгом подхватили идею «крещения» новичков при переходе через Полярный круг.

Существовала, конечно, у моряков традиция — устраивать при пересечении экватора праздник Нептуна и окунать новичков в воду. Тут же, у Полярного круга, купание несколько осложнялось.

Жертву розыгрыша, товарища Н., подвели к борту, с которого свисал тонкий канатик — фалинь, и предложили самому убедиться в его крепости.

— Попробуй, какой фалинь, крепкий, — сказали ему. — Когда ты, значит, спрыгнешь за борт, мы тебя перетянем под судном и вытащим с другого борта. И тут ты будешь уже самым настоящим полярником.

Товарищ Н. подергал фалинь, глянул за борт в изумрудные волны и вдруг с необыкновенной резвостью скатился по трапу и заперся в своей каюте.

Шутники принялись колотить в запертую дверь и требовать:

— Вылезай! Нельзя нарушать святых морских традиций.

— Убирайтесь! Креститься отказываюсь! — огрызнулся товарищ Н. из-за двери. — Не буду, пока не прикажет Отто Юльевич.

Шмидт оказался на высоте положения и сам принял участие в шутке.

— Ну что вы боитесь? — сказал он через дверь, еле сдерживая смех. — Соблюдайте уж, пожалуйста, морские традиции.

А надо сказать, что на судне все без исключения, даже плотники, чувствовали себя моряками, щеголяли в тельняшках, употребляли, часто не к месту, морские словечки и соблюдали все морские традиции и суеверия.

— Хорошо, Отто Юльевич, я иду, — сказал товарищ Н. упавшим голосом, раскрывая дверь.

Шутники почтительно расступились перед ним. Тот решительно подошел к борту и так лихо перекинул ногу через фальшборт, что Отто Юльевич сообразил: товарищ Н. шутить не собирается. И серьезным тоном приказал:

— Спускание за борт на сей раз отменяю!

Товарища Н. облили забортной водой и произвели в полярники.

…Показались скалистые заснеженные берега Новой Земли.

У полярной станции на Новой Земле было встречено торговое судно «Аркос».

Машина на «Челюскине» замерла, наступила тишина, и только волны лениво шлепались о борт.

Воронин обратился к капитану «Аркоса»:

— Возьмите у меня одного пассажира до Мурманска.

— Не могу, Владимир Иванович.

— Что так?

— У нас нет подходящего места. Нет комфорта.

— Ничего. Наш пассажир — человек непривередливый. Он отдельной каюты не требует.

Челюскинцы развеселились, понимая, о ком идет речь.

— Ну, если ваш пассажир не будет в обиде…

«Заяц», белобрысый молодой человек, ловко перекинулся через борт и сошел по штормтрапу в шлюпку. За ним спустили в мешочке консервы и хлеб.

— До свидания, товарищи! — сказал «заяц». — Еще пожалеете, что ссадили меня.

— Из-за этих романтиков теряем драгоценное время, — проворчал капитан.

— Зря вы так против романтики, — улыбнулся Шмидт. — С нее начинаются все великие дела.

Воронин задумался.

— А что такое романтика?

Шмидт помолчал. Потом сказал:

— Тут точного определения, пожалуй, не отыщешь. Писатель Жуковский говорил так: «Романтика — это душа». Если вкладывать в свое дело душу — это и есть романтика. «Заяц» наш, возможно, очень неплохой малый.

— Я ничего не имею против его романтических устремлений. Но пусть он сперва заслужит право участвовать в таком походе.

Некоторое время шли в узком проливе при полном спокойствии воды. С гор, кажущихся издали фиолетовыми, скатывались клубящиеся облака. Ход судна казался быстрым из-за близости берегов и тишины.

Журналисты ждали встречи со льдами, чтоб послать очередное сообщение в свои газеты.

У Белужьей губы показался характерный силуэт «Красина» и стоящий рядом с ним транспорт.

Не бросая хода, суда поприветствовали друг друга, и «Челюскин» прошел вперед, так как имел большую скорость.

Впереди раскрывались просторы Карского моря. Вдали, на темной линии горизонта, появилась белая полоса — льды.

Первые ледяные поля, сильно подтаявшие и основательно поклеванные солнечными лучами, «Челюскин» дробил так легко, что судовой врач сказал:

— Не так страшен черт… Кто говорил, что «Челюскин» не годится для борьбы со льдами?

Кое-кто из знатоков не без удовольствия отметил, что битый лед не тянет под судно, а разбрасывает в стороны.

И только Воронин проворчал себе под нос:

— Это не льды, а пена. А раскидывает их оттого, что есть свободное пространство. Настоящий лед впереди.

Днем капитан потянул носом и сказал:

— Через восемь часов попадем в сильный туман… Это хорошо.

— Как вы определили? — спросил Бабушкин, который оказался на мостике.

— Неужели не чувствуете, как спереди по курсу тянет сыростью?

Те товарищи, которые слышали слова капитана, стали принюхиваться.

— А чего ж хорошего — туман? Ведь это как будто плохо для судовождения.

— Для судовождения плохо. А для ледокола в самый раз. Туман — это значит большое пространство чистой воды.

И в самом деле, через восемь часов хода вышли на чистую воду и погрузились в густейший туман.

По открытой воде шли, однако, недолго. Через три часа оказались снова в зоне льда.

И хотя «Челюскин», обходя ледяные поля с севера, двигался довольно уверенно, перспективы плавания были неважными.

Профессор В. Ю. Визе, находясь в это время на борту «Александра Сибирякова», сообщил, что его судно попало в тяжелые льды и вынуждено пробиваться на юг.

Потом стало известно, что летчик Молоков, который базировался со своим гидропланом на мысе Челюскин, вылетел на ледовую разведку, чтоб вывести «Сибирякова» из западни. А когда узнали, что вывел, Бабушкин поглядел на капитана: что теперь тот скажет об авиации. Но ответа не дождался.

— Скоро опять войдем во льды, — сказал Воронин.

— Что есть главное в ледовом плавании? — спросил Бабушкин. Он никогда не упускал возможности пополнить свои знания в любом деле.

— Главное дело — избегать льдов. А форсировать их только в самом крайнем случае. Иначе корпус повредишь и вызовешь опасное сотрясение машины. Самое же плохое дело — неопределенность. То есть легко оказаться в ледовой ловушке, из которой и не выберешься… Конечно, надо налаживать ледовую службу по всему пути, чтоб знать состояние льдов. Хорошо бы иметь и точные карты. Наши, теперешние, никуда не годятся. Впрочем, мы и занимаемся уточнением карт: работаем на будущее.