Бенгт Даниельссон - Счастливый остров

Солнце скрылось, как только начался ураган, стало темно, как ночью. Не знаю, сколько времени мы пролежали на кладбище, но когда накатила пятая волна — патер Амеде вел им счет, — я увидел в разрыве между тучами звездочку и понял, что наступил вечер. Пятая полна залила нас почти до пояса, пришлось маленьких детей посадить на плечи. Однако все с радостью заметили, что хотя волны нарастают, зато ветер и дождь становятся заметно слабее. Стали снова подумывать о том, чтобы влезть на пальмы.

Когда шестая волна захлестнула до подмышек, никто, кроме патера Амеде, не захотел больше оставаться на кладбище. Двинулись по течению и стали взбираться на первые попавшиеся пальмы. Многие женщины и старики настолько утомились, что не могли влезть сами, но вождь разыскал веревку; с ее помощью мы втащили их наверх и привязали к кронам. Сам я каким-то образом очутился на крыше тюрьмы — единственного, кроме церкви, здания, которое устояло против непогоды. Я совершенно выбился из сил и решил остаться на крыше. Впервые тюрьме нашлось разумное применение!

Седьмой вал унес патера Амеде, но ему удалось за что-то ухватиться. Он вернулся на кладбище и крикнул нам, что скорее погибнет, чем уйдет оттуда. Мы все понимали, что восьмой вал прикончит патера, и жалели его, потому что патер Амеде всегда хорошо к нам относился и во всем помогал. Однако восьмая волна так и не пришла. Вместо этого вода начала медленно сбывать, и утром стало возможно спуститься на землю. Но одиннадцать раройцев все же погибли во время этого урагана, самого сильного за всю мою жизнь.

Рассказ Те Ихо распалил воображение островитян и несколько дней мы только и слышали, что истории об ураганах и штормах. Многие помнили циклон 1903 года и охотно делились своими впечатлениями. В основном все рассказы совпадали и подтверждали описание Те Ихо. Точно так же все единодушно сходились на том, что следующий (и пока последний) захвативший Рароиа циклон 1906 года прошел значительно дальше от острова и был много слабее.

Стихийные бедствия способствовали окончательной ломке старого уклада. К 1903 году на Рароиа еще оставалось много домов туамотуанского типа; широко применялись старые орудия труда и предметы обихода. Но наводнение унесло с собой последние остатки местной культуры, и когда раройцам понадобилось возмещать утраченное, они, естественно, сочли, что проще и быстрее купить необходимое на шхунах, чем пытаться воспроизвести изделия старых ремесленников. Еще печальнее — утрата старинных записей генеалогий и сказаний, сделанных раройцами сразу после того, как первые миссионеры научили их писать. Порвалась последняя нить, связывавшая островитян с их прошлым.

Те Ихо уверял, что все без исключения родословные книги погибли во время наводнения 1903 года, но мы на всякий случай совершили обход деревни, чтобы выяснить, не сохранилась ли хоть одна книга. Везде нам в ответ отрицательно качали головой и твердили: аита, аита (нет, нет). Так продолжалось, пока мы не пришли в дом Тетоху, который, выслушав вопрос, немедленно ответил:

— Это неверно, будто ураган 1903 года уничтожил все родословные книги. Мой дед жил тогда на Хао, он увез туда четыре книги. Несколько лет спустя он вернулся на Рароиа и привез их с собой. Может быть, они еще лежат где-нибудь у нас в доме. Точно не могу сказать, меня это никогда не интересовало.

Перерыли весь дом — безуспешно. В конце концов Тетоху сказал:

— А может быть, они у моей бабушки? У нее сохранилось много вещей деда. Хотите, я схожу к ней и спрошу?

Четверть часа спустя Тетоху вернулся.

— Вы опоздали на десять лет, — произнес он сочувственно. — Когда дед умер, бабушка моя и тетка Пунау собрали книги и прочий старый хлам и сожгли. Очень досадно, но ничего не поделаешь!

Нам захотелось самим услышать об этом, и мы пошли к Пунау. Увы, она подтвердила, что порвала и сожгла книги.

— Ты уверена, — уныло спросил я, — что сожгла все клочки до единого?

— Да-а. Правда, из нескольких страниц я сделала пакетики…

Это нас, разумеется, не обрадовало. Мы собрались уходить, но Пунау ласково нас остановила:

— Ради вас я очень бы хотела вернуть книги, но единственное, что я могу дать, это нашу родословную, которую я переписала, прежде чем сжечь их.

Мы не верили своим ушам, но еще больше удивились, когда Пунау вытащила бухгалтерскую Книгу с крупной надписью «Сделано в США» на обложке. Не потребовалось долго листать, чтобы убедиться, что книга содержит не только внушительный перечень предков — свыше пяти тысяч имен на двухстах страницах, — но и множество родословных песен, сказаний и преданий.

Мы решили провести интересный опыт. В следующее посещение Те Ихо мы захватили с собой книгу Пунау и попросили его прочитать на память длинный фангу , религиозный гимн, который уже слышали от него. Старик без запинки прочел всю песню от начала до конца, на что потребовалось десять минут. Мы внимательно следили по книге и убедились, к своему изумлению, что его устная версия слово в слово совпадает с записью. Трудно было получить лучшее доказательство того, что Те Ихо — настоящий тахунга , который тщательно и добросовестно сохранил в памяти предания своего народа [28] Генеалогические предания полинезийцев необычайно богаты и притом очень точны. Островитяне помнят имена своих предков за несколько десятков поколений (то есть за время с первого тысячелетия нашей эры), так же как и рассказы о их плаваниях и других подвигах. Предания и генеалогии жителей разных архипелагов во многом совпадают, что лишний раз доказывает наличие в них исторического зерна. Полинезийские родословные предания принято считать хорошим историческим источником (см. Те Ранги Хироа, указ, соч., стр. 41–44). — Прим. ред. .

«Средний швед», как известно, продукт статистики, и вряд ли есть смысл искать его подобия в реальной жизни. Найти шведа из плоти и крови, во всех отношениях отвечающего математической средней, оказалось бы, по всей вероятности, чрезвычайно трудно; я подозреваю, что «средних шведов» не один, а множество, и все они разные… Это и понятно: нашему обществу присуще большое разнообразие специальностей, интересов, классов, что влечет за собой различия в условиях жизни, привычках и идеалах. Иначе обстоит дело на Рароиа. Здесь господствует поразительное единообразие [29] К словам автора о «поразительном единообразии» в среде островитян нужна некоторая поправка. Он сам ее делает, когда говорит (стр. 166, 168) о значительном имущественном неравенстве на острове. — Прим. ред. и это позволяет выбрать действительно типичный пример, когда хочешь описать жизнь «среднего» раройца. Давайте же проследим жизненный путь островитянина от начала до конца.