Бенгт Даниельссон - Счастливый остров

Паэа помолчал, затем пододвинул свое кресло поближе ко мне и продолжал вполголоса:

— Когда я увидел вас, то подумал, что вы знаете особый подход к губернатору и администратору. Может быть, останетесь здесь и поможете мне? Если у вас есть друзья, которых заинтересует моя идея, вызывайте и их, работы хватит на всех. Мне кажется, на вас можно положиться. Доходы — пополам. Ну, что скажете на мое предложение?

Конечно, это было исключено, и я вежливо отказался. Однако в дальнейшем, пока мы находились на Такуме, не проходило дня, чтобы Паэа не пытался убедить меня, при каждой встрече он многозначительно подмигивал…

Пока я беседовал о перламутре с Паэа и бродил вместе с Марией-Терезой по деревне, изучая жизнь островитян, наши раройские друзья продолжали нырять за раковинами. Правда, как мы и предвидели, первое увлечение быстро прошло, и многие прекратили добычу уже через две недели. К тому времени каждый заработал больше тридцати тысяч франков; можно было позволить себе отдохнуть и поразвлечься. Как именно они ухитрились в течение одной бурной недели спустить все до последнего сантима — не знаю, но подозреваю, что большая часть денег ушла на вино и азартные игры. Один лишь Тетоху попытался последовать нашим дружеским советам купить что-нибудь полезное (о том, чтобы сберечь деньги, не могло быть и речи). Однажды он пришел к нам сияющий и объявил, что приобрел замечательную вещь, которая много лет будет служить всей семье. С этими словами он развернул сверток из грязной газетной бумаги и показал образцы сервиза на двенадцать персон, включающего суповую миску, тарелки четырех видов и прочие предметы. Не так уж плохо, и мы не жалели слов в похвалу Тетоху, пока не услыхали, сколько он заплатил. Оказалось, что сервиз обошелся ему в десять тысяч франков!

Перед отплытием с Рароиа наши друзья говорили мне, что останутся на Такуме весь сезон — три месяца, но когда кончился семидневный пир, а с ним и деньги, все сочли, что пора и честь знать. Как ни соблазняли их лавочники и скупщики игрушками, бритвенными приборами, цветистыми тканями и даже качалками, раройцы решительно отказывались возобновить лов. Разумеется, они были не прочь еще погулять, но денег не было, и в конце концов все приняли мудрое предложение Тахути: ехать домой, отдохнуть, а потом совершить новый заход на Такуме. Что касается нас, то здешняя сутолока нам порядком надоела, и мы мечтали поскорее возвратиться на Рароиа.

Итак, начались сборы в обратный путь.

Многие — не всегда приятные — обстоятельства сделали это путешествие незабываемым. Только мы начали укладывать в лодку свое имущество, как пришла шхуна, капитан которой сообщил, что намерен сразу же возвратиться в Папеэте с заходом на Рароиа и несколько других островов. Наши друзья, конечно, не смогли устоять против такого соблазна и немедленно решили плыть на шхуне.

— Да ведь у вас денег не осталось! — возразил я недоуменно.

— Подумаешь! Какое это имеет значение? — ответил Тухоэ. — На Рароиа у нас есть копра, которую мы можем отдать капитану, а если этого окажется мало, займем денег у кого-нибудь из лавочников.

— Гм… А с лодками что будет?

— Как что? Возьмем с собой!

Я недоверчиво глянул на шхуну. С десяток лодок уже лежало на палубе, а на берегу ждали погрузки еще столько же. Капитан руководствовался похвальным стремлением никого не обидеть: радушно смеясь, он принял на борт не только все лодки ныряльщиков, но еще сто тонн перламутра и изрядное количество копры.

Сидя на опрокинутой лодке на юте, мы могли наблюдать все, что творилось на палубе. Компания собралась поистине смешанная. Помимо шумного скопища ныряльщиков, авантюристов, торговцев и проституток, севших на судно в Такуме, с нами плыл отряд мормонов; они возвращались с другого острова, где освящали церковь.

Я посчитал пассажиров — сто сорок три человека! Что и говорить, многовато для шхуны водоизмещением в двести тонн, на которой разрешается перевозить не более двадцати пяти человек. Да еще тридцать одна лодка, не говоря уже о несметном количестве ящиков и сундуков. Понятно, что на палубе было тесновато; мы не могли даже ноги вытянуть. Впрочем, другим приходилось еще хуже: некоторые сидели, скорчившись, на вантах, озабоченные тем, как бы не свалиться за борт. Уборная и умывальник, разумеется, отсутствовали; в отношении еды каждый был предоставлен самому себе.

Но никто не жаловался, напротив, всем пришлась по душе такая обстановка коллективности. Смех, крики, разговоры доносились со всех сторон. Мормоны без передышки пели псалмы, подыгрывая себе на струнных инструментах. Они первыми сели на шхуну и прекрасно устроились под двумя большими столами, которые предусмотрительно захватили с собой. Сверху на этих столах заняли место ярые картежники; они отлично ладили с соседями внизу и время от времени даже подпевали им.

Тут и там шла азартная игра на последние деньги, ветераны вспоминали старину, матери кормили грудью младенцев. Время от времени отчаянно ревела сирена и капитан высовывался из своей рубки, чтобы усердной жестикуляцией указать рулевому новый курс.

Но все это еще куда ни шло, если бы не качка. Только что вышли в пролив между Такуме и Рароиа, как шхуна принялась валяться с борта на борт и зарываться носом в волну. Нам повезло — мы сидели у шлюпки и могли за нее держаться, зато бедняги, занявшие места посреди палубы, беспомощно катались взад и вперед. Ящики и сундуки тоже сдвинулись с места, а столы на юте внезапно с такой энергией рванулись вперед, что картежники повалились на поющих мормонов, временно нарушив стройность псалмопения. Вот было смеху! Однако качка усиливалась, и скоро уже никто не смеялся.

Это может показаться странным, но далеко не все полинезийцы невосприимчивы к морской болезни. Многие пассажиры внезапно посерели и поспешили перегнуться через борт. Впрочем, из-за тесноты, которая только возросла от всей суматохи, кое-кто не поспел к борту, и мы в конце концов тоже полезли на ванты, где и оставались несколько часов, пока шхуна не вошла в более спокойные воды.

После Такуме с его сутолокой, сребролюбием и лжецивилизацией как приятно было вновь увидеть мирные берега Рароиа и приветливую деревушку Нгарумао. Мы скользили взором по берегу и чувствовали глубокую радость, что есть еще на свете такой нетронутый райский уголок. Конечно, и в тот далекий день, когда мы впервые прибыли сюда на «Моане», остров произвел на нас сильное впечатление, но была все-таки существенная разница. В тот раз мы могли только гадать, как нас встретят, теперь же мы подплывали к Рароиа веселые и счастливые, с таким чувством, словно после многолетнего странствия наконец-то возвращались домой.