Жюль Верн - Плавучий остров. Вверх дном

Трамвай проходит мимо завода и в четверти мили от него останавливается у порта.

Пассажиры выходят, и гид, продолжая свои восхваления, ведет французов по набережной, идущей вдоль складов и доков. Порт может предоставить стоянку не более чем десятку кораблей. Это скорее небольшая внутренняя гавань, чем порт. Ее замыкают молы, две дамбы на железных устоях, мощные фонари которых указывают вход в гавань кораблям, приходящим с открытого моря.

Сегодня в гавани всего около полдюжины пароходов, — одни из них нефтеналивные суда, другие предназначены для перевозки продуктов и потребительских товаров, — и, кроме того, несколько барок, снабженных электрическими двигателями для рыбной ловли в открытом море.

Фрасколен подмечает, что вход в гавань обращен на север, и делает вывод, что она расположена в северной части одного из тех выступов побережья Нижней Калифорнии, которые выдвинуты в Тихий океан. Он констатирует также, что морское течение имеет направление на восток и что оно довольно быстрое, ибо вода бежит вдоль устоев дамбы совсем так, как бегут волны вдоль бортов плывущего корабля. Вероятно, так было из-за того, что происходил прилив, хотя вообще-то приливы у западных берегов Америки не очень заметны.

— А где река, через которую мы вчера переезжали на пароме? — спрашивает Фрасколен.

— Она сейчас позади, — вот единственный ответ, который Фрасколен получает от янки.

Но задерживаться нельзя: ведь надо возвращаться в город, чтобы попасть на вечерний поезд в Сан-Диего.

Себастьен Цорн напомнил об этом американцу, но тот ответил:

— Не беспокойтесь, дорогие друзья… Времени хватит… Мы вернемся в город на электрическом поезде, который идет вдоль берега… Вы хотели обозреть одним взглядом всю местность, и не позже чем через час сделаете это с башни обсерватории.

— Так вы уверяете?.. — настаивает виолончелист.

— Уверяю вас, что завтра на рассвете вы уже будете не там, где сейчас находитесь!

Квартет вынужден удовлетвориться таким довольно невразумительным ответом. Однако любопытство Фрасколена возбуждено до крайности, еще больше, чем у его товарищей. Он с нетерпением ждет момента, когда очутится на вершине башни, откуда, по словам американца, местность можно обозреть на сотню миль вокруг. Если и тогда нельзя будет точно установить географическое положение необыкновенного города, то, видимо, вообще придется от этого отказаться.

В глубине гавани виднеется вторая линия электрической железной дороги, проходящая вдоль морского берега. Электрический поезд состоит из шести вагонов, где уже разместились многочисленные пассажиры. Впереди прицеплен моторный вагон с аккумуляторами на двести ампер. Идет поезд со скоростью пятнадцать — восемнадцать километров.

Калистус Мэнбар усаживает членов квартета в вагон, и поезд сразу трогается, словно он только и дожидался наших парижан.

Местность, которая теперь развертывается перед ними, мало чем отличается от парка, простирающегося между городом и портом. Та же ровная, тщательно возделанная почва. Зеленые луга и поля вместо лужаек и газонов, — вот и вся разница. На полях растут овощи, а не злаки. В данный момент искусственный дождь из подземных трубопроводов орошает благодатным ливнем эти длинные прямоугольники, начертанные при помощи веревки и угломера.

Небо не сумело бы столь математически точно распределить этот дождь.

Электрическая дорога тянется вдоль берега — с одной стороны море, с другой — поля. Вагоны пробегают таким образом около пяти километров. Затем они останавливаются перед батареей из двенадцати орудий крупного калибра; у входа на батарею надпись: «Батарея Волнореза».

— Наши пушки заряжаются с казенной части, но никогда с нее не разряжаются, как орудия старушки Европы! — замечает Калистус Мэнбар.

В этом месте линия берега резко изгибается, он образует нечто вроде мыса, очень острого, напоминающего носовую часть корпуса корабля или даже таран броненосца, разбиваясь о который морские волны словно разрезаются надвое и обдают его своей белой пеной. Такой эффект возникает, по-видимому, благодаря силе течения, так как в море волна сейчас небольшая, а по мере того как солнце склоняется к западу, она еще уменьшается.

От этого пункта отходит ветка электрической железной дороги, направляющаяся к центру города, тогда как первая по-прежнему извивается вдоль побережья.

Калистус Мэнбар просит своих гостей пересесть в другой вагон и объявляет им, что они направятся обратно к городу.

Погуляли вполне достаточно. Калистус Мэнбар вынимает часы, шедевр женевского мастера Сивана, часы говорящие, часы-фонограф. Он нажимает кнопку, и отчетливо слышатся слова: «Четыре часа тринадцать минут».

— А вы не забыли о подъеме на обсерваторию?.. — напоминает Фрасколен.

— Могу ли я забыть об этом, мои дорогие и уже давние друзья?.. Да я скорее позабыл бы свое собственное имя, которое здесь далеко небезызвестно! Еще четыре мили, и мы окажемся перед великолепным зданием в конце Первой авеню, разделяющей наш город пополам.

Электрический поезд тронулся. За полями, на которые все еще падает «послеполуденный», по выражению американца, дождь, раскинулся все тот же парк с изгородями, газонами, клумбами и зарослями деревьев.

Раздается бой часов, — половина пятого. Две стрелки указывают время на гигантском циферблате, укрепленном, как циферблат часов лондонского парламента, на четырехгранной башне.

У подножия башни расположены строения обсерватории, предназначенные для различных целей. Некоторые из них, увенчанные круглыми металлическими куполами с застекленными прорезями, дают возможность астрономам наблюдать движение звезд. Они окружают центральный двор, посредине которого и вздымается башня, ее высота — сто пятьдесят футов. С верхней галереи можно окинуть взглядом пространство радиусом в двадцать пять километров, поскольку горизонта не замыкают никакие возвышенности, холмы или горы.

Калистус Мэнбар, опережая своих гостей, входит в двери, которые распахивает перед ним швейцар в великолепной ливрее. В глубине холла их ожидает кабина электрического лифта. Музыканты вместе со своим проводником входят в кабину, и она плавно поднимается вверх. Через сорок пять секунд она останавливается на уровне верхней площадки башни.

На этой площадке возвышается флагшток с огромным флагом, полотнище которого треплет северный ветер.

Что это за флаг? Ни один из наших парижан не в состоянии этого распознать. Как будто американский флаг с его красными и белыми полосами, но в углу, вместо шестидесяти семи звезд, сверкающих в данное время на небе Конфедерации, только одна. На лазурном фоне — одна-единственная звезда, или, вернее, золотое солнце, и кажется, оно соперничает в блеске с дневным светилом.