Вадим Храппа - Страна аистов

Но эта история случилась у доброго старого дуба как раз в то время, когда он уже лежал поверженный, а волны еще не успели смыть его в воды залива, — оттого и запомнилась.

Герою нашего рассказа досталась от деда скрипка. Отец его на ней не играл по причине природной неспособности, а вот он быстро выучился управляться с инструментом и был желанным гостем на праздниках. А когда выпадало молодому человеку свободное от крестьянского труда время, он шел на берег залива к древнему дубу и там упражнялся в игре.

К концу лета, вечером, когда вода в заливе особенно теплая, он, как всегда, пришел со скрипкой к своему заветному месту и вдруг наткнулся на ворох зеленой одежды, будто сотканной из водных растений. За стеной камыша раздавался плеск и девичьи голоса. Скрипач подкрался, раздвинул высокие стебли тростника и увидел трех прекрасных девушек, резвящихся нагишом в воде. Неизвестно, сколько он так стоял, подглядывая, но одна заметила его, вскрикнула, и девушки бросились к берегу. Но скрипач успел первым схватить их одежды и затолкать себе под рубаху.

Раз уж начал игру, надо продолжать. И он изо всех сил делал вид, что не отдаст одежды, как бы его ни упрашивали. Выглядело это до того правдоподобно, что девушки, разозлившись, даже облили его водой. Тогда скрипач повернулся, будто собираясь уйти. Купальщицы выбежали на берег и вцепились в его рубаху. Вот тогда парень мог вволю налюбоваться на них. Но почему-то струхнул, хоть старался и не выказывать этого.

— Посмотри, — сказала одна из девушек. — Мы стоим перед тобой совсем голые, нам стыдно, так отдай же хоть накидки, чтобы мы могли прикрыться, а потом поговорим об остальном платье.

— Хорошо, — будто нехотя, согласился скрипач. На самом деле, он уже рад был прекратить игру. — Я отдам ваши накидки, только отойдите подальше.

— Это чья? — спросил скрипач, поднимая в руке накидку, после того как девушки отошли к воде.

— Моя, — сказала одна.

К изумлению скрипача, девушка, едва набросив накидку на плечи, обернулась большой рыбой и плюхнулась в воду. То же произошло и с другой купальщицей. Скрипач хотел отдать и последнюю накидку, но, взглянув девушке в глаза, был сражен их красотой и кротостью. Она была красивее остальных, и скрипач понял: вот оно — его счастье. И не смог отказаться от него. Он уже догадался, что главное в зеленой одежде — накидки, потому отдал красавице только платье, и она не смогла превратиться в рыбу. Молодой человек взял сирену за руку и повел домой через весь Росситтен. Рыбаки останавливались, пораженные ее красотой, а женщины удивленно разглядывали изумрудное платье.

Дома скрипач объявил родным, что привел жену. Переодел ее в обычное крестьянское платье, а зеленые одежды спрятал в сундук, повесив ключ от замка себе на шею.

С этого дня жизнь в доме резко изменилась. Коровы давали молока столько, что приходилось занимать посуду, пока не купили новую. В поле было больше картофеля, чем почвы, а зерно, никогда не родившееся на косе, приносило такие урожаи, что жители Росситтена уже не покупали муку на материке. Того, что давало одно хозяйство, хватало всему поселку.

Родители скрипача не могли нахвалиться своей невесткой. С ее появлением в доме появился невиданный доселе достаток. Она была ласковой и приветливой со всеми, не чуралась никакой работы. По вечерам, вместо того чтобы стоять у калитки и чесать язык с подругами, как это водится у других, она, сидя в саду, занималась рукоделием — что-нибудь шила или сучила нитку, тихо напевая нежным голосом песни, слов которых никто не понимал.

Бывало, она долго сидела, молча глядя на воду залива, видневшегося за домами. Единственное, что смущало родителей скрипача, — она всегда была печальна, никто не видел улыбки на ее устах. Поначалу думали: вот родится ребенок, она и оттает. Но нет — родился первенец, за ним и другой малыш, а невестка так и не повеселела, хоть и видно, что любит она и мужа своего, и детей. По-прежнему была она бледна и грустна.

Довелось молодому супругу ехать по делам в Кранц. Отозвал он мать в сторонку и, вручив ключ, строго-настрого наказал ни в коем случае не открывать сундук при невестке. Мать пообещала. Он уехал. А невестка сразу к матери: откройте, мол, сундук, очень хочется посмотреть, что за сокровища прячет там мой супруг.

Мать не соглашалась.

— Ну что такого, — говорила невестка, — если я одним глазком гляну на то, что там лежит?

— И правда, — думала про себя мать скрипача, — что в этом плохого? Она столько сделала для семьи, неужели ей нельзя и заглянуть в сундук?

И открыла крышку. А та — хвать накидку и набросила себе на плечи. Яркий белый свет полыхнул в доме, такой ослепительный, что мать зажмурилась. А когда открыла глаза, невестки уже не было.

Скрипач впоследствии так больше и не женился. И хоть дела в хозяйстве по-прежнему шли хорошо, он был безутешен.

Дети росли крепкими, здоровыми и работящими. Вот только замечали люди, что слишком много времени они проводят у залива, иногда тихо напевая песни на никому не известном языке.

Ныне — Зеленоградск. Статуса города и, соответственно, герба не имел. Первое упоминание о поселении под названием Кранцкурен относится к 1252 году, когда он представлял собой крошечную рыбацкую деревушку. Городок в этом месте начал развиваться лишь с начала XIX века, когда советник медицины Кессель открыл здесь санаторий морских ванн. В 1816 году Кранц получил статус Королевского курорта. В 1885 году была построена железная дорога, связавшая город с Кёнигсбергом, и это послужило причиной демографического взрыва в Кранце. За период с 1844 по 1939 год население города увеличилось с нескольких сотен до 5700 жителей. В 1807 году через Кранц в Мемель (ныне — Клайпеда) проехала Луиза, королева Пруссии. Королеве пришлось бежать из Кёнигсберга от французских войск. Событие было для Кранца весьма значительным, и горожане этим долго гордились.

В октябре 1824 года в Кранце отдыхал Адам Мицкевич. На променаде его разыскал знакомый студент из Вильно и сообщил, что арестованы друзья — члены мятежного тайного общества студентов Виленского университета. Польша тогда входила в состав Российской империи, но далеко не всем полякам это нравилось. В Пруссии Мицкевичу ничего не грозило, однако наутро в почтовой карете он отправился в Россию, где его уже ждали жандармы.

Отдыхала здесь и российская аристократия. Остались свидетельства, что Кранц любил посещать Столыпин. Его дочь Мария вспоминала: «Из этой поездки мне запомнилась почему-то прогулка около моря в Кранце. Папа и мама тихо ходили по пляжу, разговаривая и любуясь закатом, я собирала камешки и останавливалась, подавленная величием моря, его полным особой жизни спокойствием и нежными перламутровыми тонами воды и неба».