Александр Берман - Среди стихий

Наверное, становится обидно иногда альпинистам, что никто не видит их, и захотелось показаться, пройтись на глазах у всех.

Конечно, заманчиво, я понимаю и нисколько не порицаю. Но это очень далеко от суровой чистоты альпинизма, от людской теплоты на холоде высотных скал, когда тебя никто не видит.

Я никогда не занимался спортивным скалолазанием. Соревноваться на скорость, с верхней страховкой, стартуя на земле и финишируя наступив на разрисованную черту? Я этого не хотел. Почему?

По нескольким причинам: ампутированный палец (это препятствие можно было бы преодолеть), подмена духа альпинизма азартом соревнований, не мог поверить, что срыв допустим, что можно сознательно рисковать срывом. И еще, я боялся, что этот стиль укоренится во мне и подведет там, где верхней страховки не будет.

А Миша очень увлекался скалолазанием. Он говорил, что в скалолазании медали несомненны, они без всяких неясностей и они чисты. На восхождениях у нас был разный стиль передвижения, но никогда у нас не было споров. Он попадал под мое влияние и принимал мой стиль.

Он всегда верил в мою интуицию. Иногда я кричал ему: "Миша, стой, прижмись". И он моментально выполнял это. А потом удивлялся: "Как ты угадал, что пойдут камни?" А я не мог объяснить, наверное, просто чувствовал повадку горы, как чувствует охотник, куда прыгнет зверь.

Все, что я умел как альпинист, Миша старался понять и освоить. Но душа его рвалась к своему стилю. И, конечно, такой альпинист, как он, должен был получить свободу.

После Донгуз-Оруна мы редко ходили вместе. Миша руководил рекордными восхождениями, и я тоже. Понятно, что в одной группе не может быть двух руководителей. Мы ходили в разных ущельях, в разных районах. Но, когда встречались вдруг и снова шли вместе, это был для нас праздник. Я в такие минуты и часы ясно чувствовал, что, не будь званий, значков, медалей, разрядов, да и самого понятия "альпинизм", мы с ним все равно бы ходили ходили бы и ходили в горы.

Теперь иногда говорят, что Миша ходил в горах не как альпинист, а как скалолаз. Нет, Миша был альпинистом самого высокого класса. Просто стиль его мало кому мог подойти. Вспоминают тогда "Русский вариант" и спрашивают: как это понять?

Мише всю жизнь было трудно отвечать на расспросы. Это наша общая с ним беда. Но слыша вопросы, мы как бы накапливали их, чтобы когда-нибудь ответить. Ему не пришлось, придется теперь это делать мне.

Когда Миша вернулся из Франции, а я уже слышал, что он там выкинул, то все очень ясно мне объяснил.

"Это был не альпинизм, - сказал он, - это была борьба за Альпинизм".

Это было на северной стене Гран-Жораса. На самой знаменитой и сложной стене Французских Альп. Она и большая к тому же (тысяча двести метров). Миша и Слава захотели взять эту стену.

Слава Онищенко - очень сильный альпинист, по профессии он врач-хирург. Слава приятный, скромный человек, но особенно меня трогает, что он хирург. Я это чувствую. Такая благодарность у меня к врачу, который нас поправляет. Этот другой человек делает все, что в его силах, чтобы ты жил и тебе было хорошо. Я не врач, я только горный спасатель, но хорошо чувствую врачей. Это такие люди, которые друзья всем. Вот и сейчас вспоминаю Абдуева - врача нальчикской городской больницы. Он говорил мне, когда в горах на мотоцикле я сломался. "Будешь ходить в горах. Хотя вы там так и норовите сломаться. Но ничего, видно, так уж вы устроены, что вас надо постоянно чинить. Будем чинить".

Миша рассказывал мне, что на том маршруте есть один участок, где нужно пройти сильно вправо, спуститься вниз, еще небольшой траверс, а потом только вверх.

Перед этим участком стояла группа альпинистов. Они устали и решали вопрос: продолжить восхождение или начать спуск.

Миша и Слава подошли и остановились. Скромно ждут.

Те их спрашивают: "Кто вы?" - обычный вопрос на международных маршрутах, вроде бы: "Давайте познакомимся". - "Мы русские".

Видно, тех альпинистов это подогрело, и они решили продолжить подъем. И заняли участок. Но шли очень медленно.

Целый час Миша и Слава стояли и скромно ждали.

Потом очень вежливо предложили: давайте мы вам поможем.

Те отказались.

Тогда опять очень вежливо, прижимая руку к сердцу, Миша и Слава попросили: пропустите нас, мы быстро пройдем и вам не помешаем. Но те альпинисты не согласились.

Тогда Миша пошел прямо вверх. Он шел по инерции вверх бегом. Мельчайшие зацепки не могли бы удержать его, если бы хоть чуть-чуть приостановился. Он не мог остановиться и забить крюк. Над хранящим безмолвие Славой Миша поднялся на головокружительную высоту. Зато закричала вся гора - несколько групп, что видели: "Не надо! Не туда! Там нет пути!" - кричали люди и хватались за головы.

А он прошел у всех на виду, забил крюк и принял Славу.

Это сделал сильнейший скалолаз и альпинист мира.

Тот путь французы назвали "Русский вариант". Его никто не повторил. И дай бог, чтобы никому больше не пришлось по той скале так идти.

Миша был жив, а уже становился легендой. О нем много писали хорошего. Но вот уже после его смерти выходит книга, где приводятся якобы его рассказы об ушбинских зеркалах. Группа шла тогда по стене, ранее считавшейся неприступной из-за этих самых "зеркал" - гладких монолитных участков. Конечно, их можно было пройти только на шлямбуриых крючьях. Но Миша всегда презирал эту работу. Он считал ее не альпинизмом, а как бы вспомогательной техникой при альпинизме, чтобы добраться до тех участков, где можно опять рвануться вверх на собственных руках и ногах. И он прошел там довольно большой участок без промежуточных крючьев. Но вот как об этом пишут: "...Пошел лазаньем в скальных туфлях, а тут град. Туфли не держат на скалах. Ушел вверх на сорок метров, шел без страховки, негде было крюка забить. И застрял! Не могу найти зацепки и все! Чувствую, слабею, долго не продержусь. А веревка к ребятам идет. Полечу и их сорву. Тогда я крикнул вниз: - Отвяжите веревку!.."

Я спрашиваю моего младшего брата Джумбера: "Что это такое? Кто такие эти люди, которым Миша мог так крикнуть?"

Джумбер отвечает: "Те, которым он не мог так крикнуть, - это я. Я держал Мишину веревку вот этими руками".

Джумбер поднялся и вышел.

Я знал, что Миша не мог Джумберу так крикнуть, но все же спросил.

Если пишется что-то об альпинизме, то нужно понимать, что нет таких случаев, когда веревка может быть отвязана. Потому что, идя в горы, человек допускает, что, может быть, придется красиво умереть, но не оставляет себе возможности сомнительно выжить. Это основное правило горной игры.

Я понимаю, что может случиться человеку растеряться и выжить, нарушив это правило, которое сам взял, как свое знамя; но это беда, это несчастье самое страшное. Разве мог Миша такое предложить? Нет, это просто неудачный прием, стремление вызвать у читателя чувство страха.