Владимир Динец - Тропою дикого осла

Не устаю тащиться от местных ментов. Все наши анекдоты, все шутки Гоголя, Щедрина и Чехова на полицейскую тему — словно про них. Впрочем, отсутствие юмора у официальных лиц — китайская традиция со времен Чин Шихуана. Еще тогда все окрестные народы официально считались вассалами Китая. Если, например, приезжал в гости хан, император кланялся ему в ноги, дрожа от страха, а в отчетах это фиксировалось как визит вассала к сеньору для уплаты дани. Сейчас Китай провозгласил своей собственностью все острова Южно-Китайского моря, хотя на одном из них стоит входной маяк порта Манила. И даже скромная железнодорожная служащая готова умереть на посту, но не выпустить с перрона человека, приехавшего без билета, хотя понятно, что жить на станции он не останется, да и забор кончается метрах в ста. У народа, однако, с юмором все в порядке.

Но хватит о Китае. Впереди Маньчжурия, провинция Ляонин и ее столица — город Шэньян, он же Мукден, некогда столица Третьей империи маньчжур. Возник он в XI веке, еще во времена Второй («Золотой» империи), когда маньчжуры назывались чжурджэнями.

После разгрома Золотой империи Чингисханом чжурджэни частично рассеялись в окрестной тайге (их потомки — удэ Приморья), частично попали под китайское культурное влияние. Только в XVI веке они вновь создали сильное государство со столицей в Мукдене. Император Нурачи построил здесь роскошный дворец, который я имел удовольствие посетить, а его сын Шуньжи в 1644 году преодолел Стену и взял Пекин. К концу века они захватили весь Китай и без боя подчинили Тибет. Но к моменту падения маньчжурской династии в Пекине в 1911 г нация была уже сильно ассимилирована китайцами, а Мукден превратился в небольшой городок, поставлявший на юг женшень, панты и меха. В ХХ веке он доставался то России, то Японии, а после войны вдруг стал важным промышленным центром — сейчас уже 7 миллионов человек. Это единственный, кроме Нанкина, город в стране, где английские вывески бывают без ошибок.

Дворец Нурачи заметно отличается от китайских, а в музее собрана огромная коллекция оружия, доспехов, скульптуры и т. д. Все это очень интересно, ведь из всех тунгусо-маньчжурских народов только маньчжуры создали государство и письменность. Особенно хороши каменные медведи времен Первой империи — Бохай.

(Медведь — тотемное животное всех тунгусо-маньчжурских народов, а также воспринявших их влияние нивхов и айнов).

25.09. 140Y. Пришлось разменять все доллары на юани и сразу же много потратить.

За Шеньяном — места дикие, банков нет, а деньги нужны. Прошли те времена, когда меня возили и кормили, а я расплачивался лучезарной улыбкой, сердечным «ще-ще»

(«спасибо»), уроками английского или возможностью прочитать Дацзыбао и потрогать Большой Бундес. На севере к русским привыкли, тут такие номера не проходят, да и нет у меня больше ни Дацзыбао, ни паспорта с Бундесом (так называют наши «челноки» красивую яркую визу ФРГ с голографической картинкой).

Утром приезжаю в Туньхуа, провинция Jилинь (на наших картах Гирин) — и в неслабый момент. Я уже не раз видел здесь публичные порки (кража, уклонение от алиментов и еще не знаю, за что), а сейчас присутствую при публичной казни. На площадь перед вокзалом вылетели два армейских грузовика, солдаты встали в оцепление, сдерживая мгновенно собравшуюся толпу, вывели дрожащего типа, повалили лицом вниз, пальнули в затылок из карабина, кинули в кузов и уехали, оставив на стене плакат с пояснением. Двое ребят перевели мне, в чем дело: мужик поскандалил с женой и убил ее. Я бы ему дал год условно: голос китаянки средних лет трудно выдержать.

В Туньхуа еще остались настоящие маньчжуры и пара вывесок маньчжурским алфавитом, но больше смотреть не на что. Как и во всех селах и небольших городах, в качестве духов-охранителей входа здесь вешают на створки дверей плакаты из серии «Великие полководцы Китая». Особенно хороши в этой роли маршалы Народно-Освободительной Армии в почти советской форме, на белых конях и с шашками наголо.

Красивая штука — настоящий паровоз. Путь в 200 км от Туньхуа до Эрдао Байхэ занимает десять часов. Я снова попадаю в другую страну: кукурузные поля и голые скалистые горы сменились покрытыми лесом сопками в сумасшедших красках дальневосточной осени, круглые китайские лица — пятиугольными корейскими, кирпичные дома — глинобитными, а вездесущие микротрактора с прицепами — упряжками быков. Денег осталось всего долларов на шесть. В десять вечера начинаю подъем на расположенный в пятидесяти километрах Пяктусан (2760 м). Под дождем с мокрым снегом марширую по тайге, пытаясь сочинять стихи в китайском стиле. Это довольно сложно, так как у нас в языке нет тонов и мало коротких слов, но я попробую.

На склон лег снег,

Скрыл лес туман,

Ручья стих смех —

Вот-вот зима.

А дождь все льет,

И крут подъем…

Что ж, ночь пройдет,

Черт с ним, с дождем!

26.09. Осталось 63Y. В полпервого ночи дотащился до маленькой деревушки, где, несмотря на поздний час, вокруг меня сразу собралась толпа. Минуты через три до меня дошло, что туземцы говорят на тазском — южном диалекте удэ (когда-то тазы населяли юг Приморья, к этому народу принадлежал Дерсу Узала). Я владею удэ еще свободнее, чем другими тунгусо-маньчжурскими языками: известных мне слов хватает на двадцатисекундную беседу. Этого достаточно: меня кормят ужином, устраивают на ночлег, а утром дарят синий гномовский плащ, расческу, новые носки и мешок яблочных груш.

Погода замечательная, а лес так красив, как только может быть красив дальневосточный кедрово-щироколиственный лес в лучшие дни золотой осени. Белый купол вулкана сверкает на солнце, ревут в распадках изюбри, каждый листок словно светится ярким, чистым оттенком, а воздух холодный и прозрачный, как в высокогорье.

С 1000 метров начинается мрачная пихтовая тайга, из которой, словно языки желтого пламени, вырываются вековые лиственницы. На 1600 м вхожу в «танцующий лес» из каменной березы, уже почти облетевшей, а выше 2000 м идет темно-красная горная тундра, присыпанная первым снегом. В три часа дня я стою на одном из скальных зубцов, окружающих пятикилометровый кратер. Разноцветные скалы, снег и синее небо отражаются в черной воде озера. К северу уходят золотые равнины Маньчжурии, а к югу — голубые сопки Кореи.

Пяктусан, он же Чанбайшань — священная гора корейцев. По преданию, здесь зародилась корейская нация, а Ким Ир Сен утверждал, что здесь родился его сын Ким Чен Ир (на самом деле — в Хабаровске). Из Небесного озера вытекает река Сунгари, которая вскоре образует 70-метровый водопад. Когда-то на берегу озера был маленький храм, но он не сохранился. В тундре живут пришельцы с севера — пищухи, завирушки и горные вьюрки. После заката спускаюсь к границе леса и ночую в развалинах метеостанции.