Владимир Динец - Тропою дикого осла

Меня успели заметить: начинается стрельба, и оставшаяся троица с шумом и треском устремляется в погоню. Моя винтовка перезаряжается вручную, как наши мелкашки, а у одного из хунхузов АК-74, так что мне, вероятно, пришлось бы тихо смыться, если бы эти идиоты не шли вперед поодиночке, рассыпавшись цепью. Весь покрытый зеленью, абсолютно весь (рюкзак, куртка, рубашка), в густом молодом сосняке я даже не должен был особенно прятаться: прилег за пеньком, а они подходили по одному. С тех пор, как прошлым летом на таджикско-узбекской границе меня ограбили, а двух моих спутников убили при почти таких же обстоятельствах, я целый год ждал возможности отвести душу.

Когда вернулся на дорогу, то с удивлением обнаружил, что все 15 человек, ехавших со мной, куда-то испарились. Я прихватил с собой мешок яблок, но автомат побоялся взять из-за возможного шмона на границе (до сих пор жалею). Через час, жуя яблоки, доплелся до Бугата, столицы дагур. Дагуры (дауры) — коренное население юга Читинской области, эмигрировавшее на юг во время организованной царем (не помню, каким) кампании по «искоренению идолопоклонства в России). Эта кампания началась Акташской резней, когда во время буддистского праздника казаки зарубили 12 000 алтайцев, и закончилась из-за угрозы поголовного ухода в Китай бурят-монголов и тувинцев.

Поужинав в Хайларе в семье школьника, изучающего русский язык, еду в город Маньчжурию (кит. Мань-чжоу-ли). Здесь уже монгольская высокотравная степь, прекрасная, как всегда: золотые волны трав, розовые озера, голубая линия холмов на горизонте, табунки антилоп-дзеренов и, напоследок, великолепный закат: сиреневые снеговые тучи освещены снизу багровыми лучами солнца. Среди юрт и табунов коней, напоминающих декорации к «Князю Игорю», странно смотрятся станционные здания русской постройки в стиле московских вокзалов (эта дорога — не что иное. как знаменитая КВЖД). В Маньчжоули вернувшихся из-за границы китайцев прежде всего встречает плакат с информацией о здоровье Дэн Сяо Пина.

Можно понять любовь народа к человеку, еще при жизни Мао позволившему себе фразу «Коммунизм — это попытка достичь рая в один прыжок». Пусть даже эта фигура — самая загадочная в истории страны.

В 1976 году, после победы сторонников «культурной революции», все были уверены, что Дэн навеки сгинул в каком-нибудь подвале. Но тут начались неожиданности. В марте, в дни праздника Чин Чин (традиционное время поминовения усопших), народ неожиданно начал приносить к Монументу Героям на площади Тяньаньмэнь венки с надписями в память Чжоу Энлая. Вскоре площадь заполнили тысячи людей. Пятого апреля венки были убраны, толпа разогнана полицией, а монумент окружили войска.

Последовали массовые волнения, стычки и затем репрессии. Партия объвила «тяньаньмэньский инциндент» контрреволюционным мятежом, а вину возложила на Дэна — как выяснилось, еще живого. Он был исключен из КПК. Вице-председателем назначили Хуа Гофэна — аналог нашего Суслова.

В июле Таньшаньское землетрясение дало народу понять, что небеса больше не поддерживают правителя. 9 сентября Мао умер. Началась яростная борьба «прагматиков» и «радикалов» за влияние на Хуа Гофэна — официального наследника.

События развивались быстро: через 20 дней «банда четырех» во главе со вдовой Мао Чжиан Чин была арестована. И вновь начались чудеса: появился Дэн и стал вице-премьером, вице-председателем КПК и министром обороны.

На сей раз началась борьба между Дэном и Хуа. Постепенно Хуа Гофэн уступил все посты протеже Дэна — Чжао Цзыяну, Ху Яобану и еще троим. «Шестерка» судила «банду четырех» по типовому сценарию, и те получили от 15 лет до пожизненного срока. Дэн не мог «развенчать» Мао, как Хрущев Сталина, и пошел на компромисс: специальным решением роль Мао была оценена как «70%/30%». Затем последовали чистка партии, бесконечная цепь мелких реформ и либерализаций. Но те, кто ожидал от Дэна перехода к демократии, жестоко ошиблись.

02.10. 210Y. Все утро хожу по городу в поисках кокосового молока — единственный сувенир для родственников, на который у меня хватит денег. Так увлекаюсь, что едва не опаздываю к поезду. Приходится нанять за два юаня велорикшу. Он крутит педали настолько медленно, что я не выдерживаю, заталкиваю его на сиденье и доезжаю до станции сам, к восторгу публики. После Бунина каждый советский писатель, попавший в Азию, с гордостью описывал, как отказался пользоваться услугами рикши, чтобы не унижать человеческое достоинство. Но никто из них не менялся с рикшей местами!

За прошедшие два дня в музыкальном пространстве Китая взорвалась бомба: с опозданием на год сюда докатилась ЛАМБАДА! И уже в переводе! Главное в профессии путешественника — вовремя смыться. В последний момент ловлю на станции приехавшего по Транссибу шведа и меняю 188 Y на 22 $, что довольно удачно.

Поезд на 4 км до станции Забайкальск стоит четыре доллара (я еду зайцем) и идет пять часов. из них три часа занимает путь в девятьсот метров по нашей территории. В Забайкалье как был два года назад голод, так и остался: в продаже только салат из кукумарии и пирожки, а общий бардак у нас в сто раз хуже китайского. Я так и не понял, откуда здесь столько «челноков»— монголов (из «внешней» Монголии) — какой-то фокус с транзитом; но они все очень здоровые, и билет до Читы достался мне с большим трудом.

Только теперь я почувствовал, что за эти сто дней по-настоящему полюбил Китай — его неунывающий народ, чудесную природу, захватывающую историю и бесконечное разнообразие. А теперь — здравствуй, грязный снег и ветер, алкаши и беляши, погранзоны и дефицит — здравствуй, Родина!

03.10.93. 15 рублей. На метро должно хватить. Я лежу на верхней полке, соседи по вагону лечат меня от дистрофии белым хлебом и килькой, за окном плывут берега Байкала в осенней раскраске, а душу мне греет лежащая в кармане заначка — последние два сухаря из купленных в Чите.

Путеводитель «Lonely Planet`s China» был слишком тяжел — каждый раз, проехав какую-нибудь провинцию, я выдирал из него соответствующий кусок, так что остались только цветные картинки и последняя страничка из главы про китайскую историю. Она так интересна, что я ее воспроизведу, кое-что сократив, а кое-что добавив. Если скучно, можно дальше не читать.

Итак, в 1978 году, перед визитом в США, Дэн Сяопин разрешил наклеивать на стену в центре Пекина плакаты любого содержания. Подобные «стены гласности» — китайская традиция с древних времен. Но там стали писать такое, что, как только Дэн выбил американскую помощь и вернулся домой, он тут же закрыл «стену» и изъял из контитуции статью о «праве граждан на плакаты», которая, впрочем, всегда существовала только на бумаге.

В 1986 г произошла очередная вспышка выступлений. Последовали массовые «посадки», закрытие газет, «чистка» партии и т. д. Пострадал даже Чжоу Энлай, которому приписывали крамольную фразу: «Маркс никогда не видел электрической лампочки, Энгельс никогда не видел самолета, и никто из них не бывал в Китае».