Владимир Санин - Большой пожар

К тому времени, когда Клевцов и его товарищи бежали к ресторану, газодымозащитники Головина и Баулина уже поднимались на 15-й этаж.

До конца Большого Пожара оставалось минут тридцать.

Потом, когда все останется позади и можно будет трезво оценить боевые действия, Кожухов скажет, что главной своей удачей считает «попадание иа исполнителей» – на первопроходца Клевцова и на сержанта Никулькина, самостоятельно, без подсказок, рискнувшего связать вторую цепочку. О своей же идее он заметит, что «она лежала на поверхности и пришла бы в голову всякому».

А пока, в эти последние тридцать минут, Кожухов испытывал огромное удовлетворение от сознания того, что пожар в главном здании локализован и в пылающий факел высотка не превратилась. И не превратится – теперь, после того как начали тушить 15-й этаж. Кожухов был в этой уверен. И потому, что по внутренним лестницам наверх шли отборные силы, и потому, что ветер стих, и потому, чте интуиция пожарного, никогда не подводившая Кожумва, заверяла его, что до ресторана огонь теперь не дойдет – его задавят на подступах.

Боевой участок на крыше кинотеатра прекращал свое существование. Десятки людей, спасенных по штурмовкам, были эвакуированы с крыши по автолестнице, Других, отсеченных огнем на 15-м, подняли наверх, а большинство бойцов, осуществлявших эти операции, влились в подразделения, штурмующие высотку изнутри.

Но не успел Кожухов сообщить по рации Чепурину, что спускается вниз, как из эфира послышался голос Баулина: «Первый, я Восьмой, прием!.. Внутренний водопровод на 15-м отказал, работаем одним стволом, срочно нужны рукава на вторую линию!»

Убедившись в том, что Чепурин все слышал и распорядился, Кожухов сообщил ему, что принимает боевой участок на 15-м этаже,, включился в КИП, вошел в высотку и вместе со связным сержантом Бровиным стал подниматься по внутренней лестнице.

Она была неузнаваема, красавица высотка, с ее изящной отделкой, многочисленными панно и витражами, паркетными полами и мебелью, сработанной по эскизам местных художников. Многие помещения превратились в выгоревшие бетонные коробки, полы по щиколотку были залиты водой, с потолков свисали обрывки проводов, а трубы коммуникаций от страшного жара либо полопались, либо скрутились в узлы. Вот такая она, неэстетичная, наша работа, в который раз подумал Кожухов, никого и не позовешь полюбоваться результатами своего труда – отшатнутся; пострадавший будет во всем обвинять пожарных, которые пришли на помощь слишком поздно, спасенный в лучшем случае поблагодарит и эабудет, а городское начальство, подсчитав убытки, обязательно проворчит, что уж очень пожарные разошлись – и воды слишком много пролили, и паркетные полы, стены изуродовали (а их вскрывали, чтоб потушить огонь в пустотах), и вообще нужно было работать поаккуратней, народное добро все-таки. А о том, что без пожарных от всего этого добра осталось бы одно воспоминание, мало кто подумает, а если и подумает, то непременно напомнит: «Вы же за это деньги получаете». Будто то, что сделал Лавров, Гулин, Клевцов, Никулькин и их товарищи, можно оценить в деньгах…

Сверху спускались бойцы, вынося пострадавших, а лестница была узкая, и Кожухов останавливался, пропуская их; пострадавших, однако, отметил он, для такого пожара было относительно немного – и большинство людей с лоджий эвакуировали, и счастье помогло: поезд с артистами драматического театра из Москвы только в эти минуты прибывал на городской вокзал, об этом рассказал иа крыше один артист, приехавший на сутки раньше товарищей. Не хотелось думать, что произошло бы, окажись в номерах те самые полсотни человек, которые сейчас выходили на перрон.

Поднимаясь и вынужденно отдыхая, пока спускали пострадавших, Кожухов подмечал то, что потом скажет на разборе: вот здесь догорает паркет – не вскрыли и не полили; на 13-м полно дыма – проморгали какой-то очажок; тут валяется крышка от противогаза – значит, кто-то работает с опасностью для жизни, зацепится за что-нибудь, разорвет дыхательный мешок КИПа и может наглотаться дыма.

На марше перед 15-м Кожухов пропустил двух бойцов, выносивших на руках крупного мужчину.

– Жарко там, товарищ полковник, – доложил на ходу один из них. – Воды мало, только одна рукавная линия.

– Вторую линию Нестеров снизу прокладывает, товарищ полковник, – уже на 15-м доложил Баулин.

Кожухов хотел было резко отчитать его за то, что слишком понадеялся на внутренний водопровод, но сейчас это было бы пустой тратой времени.

– Где Головин?

– Ушел со звеном на 16-й, товарищ полковник!

– Звено на помощь Нестерову, быстро!

– Слушаюсь, товарищ полковник!

Коридор 15-го этажа от лифтового холла до лоджии был весь охвачен огнем с тем самым голубоватым свечением, о котором в один голос говорили пожарные на этажах главного здания. Вода! От нее сейчас зависело, останутся ли в живых люди, которые не успели или не догадались, когда еще была такая возможность, выбежать на лоджию и крики которых доносились из номеров. Нет ничего хуже для пожарного – испытывать острую нехватку воды. Спасаясь от нестерпимого жара, бойцы столпились в начале коридора, а вперед с единственным стволом полз Говорухин, сантиметр за сантиметром сбивая огонь и то и дело поливая самого себя – лицо, боевку, ствол за шиворот… Идущего впереди куда лучше поливать сзади, и обязательно непрерывно, иначе вода, быстро испаряясь, может сильно ошпарить.

Есть вторая линия!

Кожухов придавил ногой рукав – полный.

– Сменить Говорухина!

Недавно мы были у Говорухиных, вспоминали о Большом Пожаре; я спросила Пашу, где ему досталось больше всего.

– На 15-м, – ответил он не задумываясь. – Там я испытал два взаимоисключающих чувства. Первое неочень приятное – когда поджаривался и превращался в мумию, а второе чувство, исключительное и замечательное – это когда Вася оттащил меня за ноги и стал поджариваться сам.

Говорухину крепко досталось и на других этажах, особенно в хореографии, но на 15-м этот гигант впервые в своей пожарной жизни дошел до обморочного состояния – слишком перегрелся и ошпарился, «черной завистью змее позавидовал, – шутил он, – что кожу может сменить». А Васе, который сменил Пашу, досталось меньше, так как стволов было уже два и оба ствольщика поливали то огонь, то друг друга. Вторым ствольщиком, к своей нескрываемой радости, стал Слава Нилин.

– Дорвался, лично Чепурин отпустил наверх! – ликовал Слава. – Под самое шапкозакидательство – вот повезло! А то, представь себе, спросят, что делал на Большом Пожаре, а что ответить? Гидрантами, водой внизу командовал?

Из номеров на горящем этаже спасли восемь человек, а вот сам Кожухов не уберегся. Когда, в отвоеванной части коридора стали взламывать двери, из одного номера от сквозняка произошел сильный выброс пламени, и Кожухов, который в этот момент протирал запотевшие очки, получил серьезный ожог сетчатки глаз. Его сразу же вынесли на лоджию, но когда убедились, что он ничего не видит, свели вниз.