Гарун Тазиев - Этна и вулканологи

Однако добротные изыскания можно проводить лишь большой командой, где присутствуют специалисты различных отраслей. Тогда можно одновременно делать разнообразные замеры и в дальнейшем производить их сравнительный анализ. Комплексное изучение вулканической активности обязывает иметь у кратера значительные группы. Отныне интеллектуальное удовлетворение должно прийти на смену прежним, в общем малопродуктивным приключениям…

Крайне важен подбор людей в группу. Вначале я считал достаточным, если человек компетентен в своей области и преисполнен энтузиазма (с последним, к слову сказать, у меня вышло немало осечек). Двадцатилетний опыт, однако, убедил меня, что ценнее всего личные качества человека. Порядочность, честность, отсутствие эгоизма – первостепенные критерии при выборе спутника. Только в этом случае на него можно полностью положиться. Научная или техническая компетентность – дело наживное, как и физические качества. Тщедушный, но порядочный человек куда ценнее вздорного крепыша; одного такого мне пришлось выгнать, хотя поначалу его добродушно-медвежий облик никак не предполагал, что человек окажется алчным, ленивым и нечистым на руку…

Проблемы эти возникли лишь в самое последнее время, после того как СНРС решил выделить нам средства для большой координированной программы. Стало возможным зачислить в постоянный штат определенное число научных сотрудников. Раньше, когда речь заходила о приглашении участвовать в экспедиции, я полагался лишь на дружеские связи и полное любопытство в истинно спортивном смысле этого слова. Теперь, когда вулканология сделалась профессией и из дисциплины с неясными перспективами приобретает благодаря показанным по телевидению фильмам постоянно растущую известность, выбор приходится делать с большей тщательностью.

В 1967 году назначение нескольких инженеров ОНЕРА [3]положило начало современной фазе вулканологии во Франции. Может возникнуть вопрос: почему вдруг специалисты по аэронавтике и космосу оказались на моей галере? Это не так нелогично, как кажется на первый взгляд. Раскаленные корродивные газы, выходящие из сопел ракеты, столь же трудно, если не больше, поддаются изучению, как и при вулканическом извержении. Опыт работников ОНЕРА оказался крайне ценен и позволил начать фактически оригинальные исследования. Работа получила структурный характер, а условия разом улучшились.

Увы, год спустя, несмотря на обильные результаты, физики ОНЕРА были вынуждены отказаться от дальнейшего сотрудничества: распорядители кредитов больше не усматривали в нем интереса. Но нам повезло: ушедших физиков сменили ученые Комиссариата по атомной энергии. Все инженеры мне нравились своим подходом к делу: их увлеченность соседствовала со строгим математическим расчетом, а воображение подчинялось фактам.

За эти три года был сделан важный шаг – созданы приборы или по крайней мере набор инструментов для продолжительных замеров основных параметров извержения: записывающие термометры, флюксметры, тахометры, манометры и т. п. Вдобавок для испытания этих зондов на Этне кроме обычных хорнито открылась еще удивительная бокка Нуова.

Эта воронка возникла совсем внезапно, чуть ли не под ногами моего молодого друга Антонио Николозо, занявшего место Винченцо Барбагалло. Лет десять назад к вершине была проложена дорога, и теперь «джипы» с туристами останавливаются метрах в ста от центрального кратера. В тот весенний день 1968 года он вел группу, приехавшую полюбоваться северо-восточной боккой. Едва они обогнули подножие конуса, на вершине которого расположен Вораджине, как внезапно жуткий грохот заставил туристов сломя голову броситься прочь. Антонио резко обернулся и обомлел: меньше чем в пятидесяти шагах от него в толще серого шлака раскрылся новый огненный зев, откуда метров на двадцать в небо вырывался фонтан горящих газов и никто наверное не знает, с какой глубины дыханием магмы, этот колодец менее восьми метров шириной проявлял удивительно устойчивую активность на протяжении полутора лет – вещь для вулкана неслыханная. С интервалами от нескольких секунд до нескольких минут бокка Нуова громогласно выдыхала пламя, поднимавшееся вертикально вверх и раздваивавшееся по дороге, словно змеиный язык, – дьявольское наваждение!

В каждой серии было по десять – пятнадцать выбросов, следовавших с промежутками ровно в одну и семь десятых секунды. Подобная четкая регулярность способна сбить с толку любого человека, знакомого с хаотическим, беспорядочным, почти безумным нравом извергающегося вулкана. Зеттвоог, отвечающий в нашей группе за физические измерения, предложил для этой строгой периодичности свое объяснение, похоже единственно приемлемое на сегодняшний день: данный колодец, уходящий почти вертикально вниз на глубину, во много десятков раз превышающую диаметр, действует наподобие гигантской органной трубы. Каждый взрыв у его нижнего «отверстия» выбрасывал наверх определенную порцию газов и шлаков. Быстро поднимаясь к жерлу, эти образования под влиянием эффекта резонанса сжимались и растягивались, скручивались в «узлы» и вспучивались. При этом частота модификаций зависела от длины трубы, температуры и скорости газов и т. д. На основе данных, полученных из этого устья, Зеттвоог рассчитал, что колодец уходил на триста метров в глубину.

Воронка разверзлась в склоне конуса Вораджине, метрах в ста сбоку, так что вполне вероятно, что оба колодца связаны друг с другом: либо бокка под углом входит в Вораджине, либо между ними образовался подземный канал (например, тектоническая трещина), либо их питает один и тот же столб магмы.

Все полтора года бокка Нуова сохраняла регулярный ритм своей неистовой активности. Единственная почти неуловимая вариация заключалась в том, что внутри каждой серии интервалы между выбросами увеличились с одной и семи десятых секунды до одной и восьми десятых. Однако внутри трубы, когда нам удавалось заглянуть туда, уже с октября 1969 года можно было различить определенные изменения. Легко угадывалось, что «орган» вскоре уже не будет играть с прежней четкостью. Заодно эти изменения ставили под угрозу безопасность тех, кто приближался к скважине.

До этого, если мы умудрялись склониться над боккой и вытерпеть несколько секунд ее жгучее дыхание (а это, несмотря на наши защитные одеяния и жароустойчивые маски, редко когда было возможно), мы видели лишь отвесно уходившие в расплавленную огненную массу круглые стенки. В октябре второго года жизни бокка изменилась: возле устья стенки были по-прежнему правильными, но двадцатью – тридцатью метрами ниже (точнее сказать трудно, потому что постоянных отметок здесь не было, а лежать над пеклом и сравнивать известный нам диаметр с высотой было тяжко) они обрывались. Новость никак не радовала: отсутствие стенок означало, что под колодцем образовалась каверна – гигантская калильная печь. Ее морфология напоминала знакомую мне невулканическую пещеру Пьер-Сен-Мартен. Там входной колодец вертикально уходил на глубину двести пятьдесят метров и упирался в потолок необъятного зала Лепине.