Гарун Тазиев - Этна и вулканологи

Лето 1972 года. На Этне царит непривычное спокойствие. Нет ветра – редкое удовольствие в здешних местах. Нет извержения, что случается еще реже, к нашему полнейшему огорчению. Наблюдается лишь вялая активность в скрытых густыми дымами кратерах Вораджине и бокки Нуова. Из одного жерла доносится глухой шум, а из другого – утробный свист.

Мы занимались своими рутинными делами: впервые за столько лет Этна не предлагала нам на закуску ни текучей лавы, ни горячих газов. Я даже чувствовал какую-то Бину за это. Мы прибыли большой группой и имели комплексную программу, рассчитанную на одновременное проведение целого ряда измерений. Двадцать четыре человека, из них половина – новички: один химик, шесть физиков, четыре новых «шерпы». А тут нельзя было даже показать им спектакль, который они так жаждали увидеть…

Но самое худшее заключалось в том, что многие и вовсе оказались не у дел. Два молодых англичанина, Гвен и Рон, несколько недель в Сакле разрабатывали с Вавссером, Карбонелем и Лебронеком новую систему спаренных телескопов. Оборудованные чувствительными клетками для измерений на расстоянии скорости газов, их количества и содержания двуокиси углерода, телескопы позволяли не подходить вплотную к эруптивным скважинам. И вот теперь обоим приходилось слоняться вокруг колодца, жалко попыхивавшего дымом! Через три дня человек пятнадцать из состава группы во главе с Жан-Полем Гло решили перебраться на Стромболи.

Гло возглавляет маленькую обсерваторию на Липарских островах. Кроме того, он устанавливает сейсмографические приборы на всех Эоловых островах; эта сеть, возможно, даст интереснейшие результаты. Так что Жан-Поль хорошо знаком со Стромболи. Однако я всегда беспокоюсь, когда «мои» ребята бродят вокруг активно действующего кратера без меня. Наверное, это идет от заблуждения, что, раз, мол, у меня больше опыта, я более осторожен…

Конечно, мне хорошо известно, что от постоянных напоминаний («Соблюдайте осторожность!») мало толку. И мне также хорошо известно, как тянет вулканолога к настоящему делу. В нашем ремесле, увы, и опыт и осторожность часто оказываются непригодными. Вот почему я чувствовал на себе тяжелую ответственность за то, что привел этих молодых людей на вулкан. О, для меня это не новое чувство, и никакого удовольствия, уверяю, оно не доставляет. Уже двадцать лет я мучаюсь всякий раз, когда меня нет рядом в деле. Я мечтаю, что в один прекрасный день кто-нибудь займет мое место, взвалит на себя весь этот груз, а я смогу тихо-мирно любоваться красотами Земли… На Этне остались одни геофизики, которым не требуется для работы внешняя активность. Сальви и Раффини должны были улавливать своими чувствительными дифференциальными магнетометрами отклонения магнитного поля под влиянием сжатия скальных пород, Дюру и Захашевский – измерять электромагнитными приборами на растущих глубинах удельное сопротивление почвы, составить карту этих удельных сопротивлений, отметить на ней интересные аномалии, а также предугадать возможные быстрые колебания.

Так что, несмотря на первоначальный пессимизм, все как-то образовалось: радиометр и двойной телескоп испытают свою действенность и возложенные на них надежды у раскаленных фонтанов Стромболи, а на Этне детекторы магнитных полей и приспособления для измерения удельных сопротивлений дадут ответ на многие вопросы, занимающие вулканологов. Будем надеяться, что несчастий не случится, перспективы на будущее прояснятся, а ремесло будет по-прежнему доставлять мне радость. Успею еще на покой!

Экспедиция, чуть не провалившаяся из-за прекращения активности и спасенная в последний миг нашей настойчивостью и энтузиазмом, показывает, сколь нужна на этом удивительном вулкане постоянно действующая обсерватория. Тамошние специалисты смогут не только сами плодотворно исследовать его активность, но и информировать приезжих вулканологов, как наилучшим образом составить программу и какое выбрать подходящее время… Ну а пока царит спокойствие (извержения не предвидится, геофизики раскинули лагерь, физики удалились на Стромболи), я схожу взглянуть на облюбованное нами еще четыре года назад местечко для обсерватории.

До чего приятно идти одному в горах!

Я огибаю с северо-запада вершинный конус, минуя тропинки, протоптанные в шлаке и пепле центрального кратера десятками тысяч посетителей (дорожки удивительно напоминают отпечатки овечьих следов на альпийских лугах). Солнце прогревает живительный воздух, слегка колеблемый ветерком. Торопиться некуда, впереди целый день, я ничего не должен делать – ощущение, забытое бог весть когда! Не висит ответственность за расписание, маршрут, пункты программы, общее задание. Я просто шагаю сквозь солнечную прозрачность воздуха, а ветер шепчет на ухо что-то свое.

Прохожу лавовые поля недавнего извержения северовосточной бокки, успевшие покрыть всю северную часть верхней Этны. Смотрю на них с удовольствием. Меня приятно баюкает мысль, что сегодня не нужно мчаться куда-то сломя голову, чтобы что-то успеть до наступления плохой погоды; не надо идти за товарищами или вести их; нет вечных вериг тобой же выработанной программы. Полная свобода, которой не пользовался уже столько лет! И в награду еще пьянящий воздух вершин.

Далеко справа от себя слышу перекличку геофизиков: так и есть, портативные рации опять не работают. Останавливаюсь и смотрю издали, как прыгает с камня на камень фигура, и радуюсь, словно охотник или проказник мальчишка, что сам я невидим, незамечен… И вновь в путь, через cheires, которые я наблюдал еще текучими ручьями. Ясно вижу в общем хаосе их след, который стороннему глазу наверняка показался бы неотличимым. Даже самому удивительно, насколько они мне хорошо знакомы: вот этот, к примеру, сейчас застывший и черный, я помню, как он полз и был карминного цвета с серо-металлическим отливом шлаковой чешуи, гладкий, словно сочащееся масло… Поток тащил облепленные огненной пастой громадные камни, напоминавшие своими круглыми спинами каких-то бесчувственных алых бегемотов. Иногда, попав в основное русло, они начинали выделывать под напором лавы презабавные кульбиты.

Ничто не изменилось с того времени. Лишь застыло, посуровело, почернело. Ничто не изменилось, я даже узнаю места, откуда вырывались протуберанцы; узнаю верзилы валуны, базальтовые рыла, на которые обратил внимание два года назад, стоя здесь на берегу огненной реки, с муравьиным шуршанием продвигавшейся вперед по одному ей ведомому маршруту…

Удивительная близость с этим кусочком земли, ничем на первый взгляд не отличающимся от остальных, напомнила мне вдруг другой мир, казалось бы, давно позабытый, – мир бесконечно монотонных африканских саванн, где мы выслеживали добычу.