Сесил Форестер - Трафальгарский ветер

После десерта, почувствовав, видимо, что перебрал, лорд Байрон объявил, что у него разыгралась мигрень и попросил у хозяина прощения и позволения подышать свежим воздухом. Держась неестественно прямо и изо всех сил стараясь не шататься, он покинул комнату и некоторое время спустя появился во дворе.

Хорнблоуэр стоял у окна, смакуя рюмку поданного с кофе великолепного «бенедиктина». Легионеры обедали раньше начальства и теперь разбрелись кто куда. Лишь человек десять-двенадцать все еще торчали во дворе напротив трапезной. Центром ее был давешний гитарист с хитрым и смазливым лицом. Вот и сейчас он сидел на приступочке одной из заброшенных келий и вполголоса напевал что-то душещипательное, аккомпанируя себе на гитаре. Долговязая мальчишеская фигура Байрона пересекла двор и сразу оказалась в центре внимания собравшихся. «Хорхе! Хорхе пришел! Привет, Хорхе!» — слышалось со всех сторон. Видно было, что молодой лорд здесь не первый раз, а дружеское «Хорхе» свидетельствовало о довольно тесных, если не сказать фамильярных, отношениях с рядовыми членами повстанческого отряда Миранды.

— Не хочешь спеть нам что-нибудь, Хорхе, — спросил гитарист, протягивая ему свой инструмент.

— Песню, Хорхе! Песню! — подхватили остальные. Байрон вначале отнекивался и отмахивался, но экспансивные испанцы, окружив гостя со всех сторон и энергично жестикулируя, заставили-таки взять в руки гитару. С минуту он перебирал аккорды, задумчиво склонив голову, а затем залихватски ударил по струнам и начал наигрывать какой-то веселый мотивчик. Окно в комнате графа было открыто настежь, расстояние до собравшихся послушать певца не превышало тридцати ярдов, голос молодого лорда звучал хоть и с хрипотцой, но достаточно громко, так что, когда он наконец запел, Хорнблоуэр отчетливо слышал каждое слово. Пел Байрон по-английски. Те из слушателей, кто знал язык более или менее прилично, после первых же слов пришли в неописуемый восторг и выражали свое одобрение тем, что подхватывали рефрен после каждого куплета. Их менее удачливые собратья, знавшие по-английски всего несколько слов или и того не усвоившие, поддерживали певца дружным ревом одобрения просто в знак солидарности.

Много лет проведя среди матросов, Хорнблоуэр часто слышал незамысловатые напевы обитателей нижних палуб. Большая часть из них отличалась весьма сомнительным, а то и вовсе непристойным содержанием. Как правило, эти творения матросского фольклора страдали отсутствием либо рифмы, либо размера, либо того и другого одновременно. Слова исполняемых лордом Байроном куплетов живо напомнили Хорнблоуэру соленые частушки, столь любимые нижними чинами английского флота. Впрочем, с размером и рифмой у исполнителя все обстояло благополучно. Что же касается содержания, то он вряд ли рискнул бы спеть такое, скажем, в женском обществе. Но здесь дам не было, а мужская компания, включая незаметно присоединившихся к Хорнблоуэру у окна Миранду и Рикардо, ничего, кроме удовольствия, не испытывала. Даже начисто лишенный музыкального слуха капитан поймал себя на том, что машинально отбивает пальцами такт на подоконнике и повторяет про себя последние слова каждого куплета: «Ах, зачем я женат? — вот вопрос!» Семейные архивы не сохранили для потомков текста этой песенки, да и был ли автором ее слов сам Байрон, вызывает определенное сомнение, но в тот вечер он ее пел, свидетельством чему служат мемуары Горацио Хорнблоуэра, написанные им много позже, после смерти великого английского поэта. Вот как выглядели эти куплеты:

Байрона хлопали по плечу, пожимали руку, просили спеть что-нибудь еще, но он отказался и вернул гитару владельцу.

— Тогда пойдем побоксируем, а, Хорхе? — предложил смуглый крепыш с курчавой шевелюрой, делающей его похожим на негра. — Покажи еще раз тот удар, которым ты свалил меня в прошлый раз. Я тогда очухался только через полчаса и ничего не помню. Пойдем к палаткам — мы там уже и канаты натянули.

Юноша поупирался было, но потом дал себя уговорить, и вся компания шумной гурьбой отправилась в палаточный лагерь. Во дворе стало пусто и тихо. Только в конюшне время от времени ржала беспокойная лошадь. Миранда отошел от окна и пригласил остальных рассаживаться.

— Несчастный мальчик, — заметил он, кивая в сторону двора. — Вы обратили внимание, дон Горацио, на его хромоту?

Хорнблоуэр кивнул.

— Да, заметил. Но не могу сказать, что она так уж бросается в глаза.

— Ничего удивительного. Джордж очень много тренируется у хороших наставников. Боксу его обучал сам Том Крибб. В детстве он много болел, доктора предрекали, что парнишка не доживет и до десяти лет. Хорошо, что его мать оказалась умной женщиной, отказалась от услуг всех этих коновалов и увезла ребенка в горы. А взгляните на него сейчас!

— Физически он развит неплохо, — осторожно заметил Хорнблоуэр, — но почему вы назвали его несчастным, дон Франсиско?

— О, это любовная история. Байрон до сих пор уверен, что возлюбленная отвергла его из-за этого физического недостатка, хотя все на самом деле гораздо проще. История эта началась года два тому назад. Он тогда учился в Харроу и во время вакаций познакомился с некой Мери Чаворт, дочерью одного из соседей Байронов по графству. Девушка была на два года старше, да к тому же помолвлена. Ее женихом был Джек Мастерс, лучший охотник и наездник во всей Англии и мужчина хоть куда. У Джорджа просто не было шансов. Ни одного. Эта девчонка вскружила ему голову просто так, забавы ради. А он воспринял ее кокетство всерьез. Вы знаете, когда она назвала Джорджа приставучим хромоножкой в разговоре с подругой, не подозревая о том, что он все слышит, бедный мальчик убежал из дому и хотел покончить жизнь самоубийством. Хорошо еще в ту ночь шел дождь, который немного охладил его горячую голову. С тех пор он ненавидит и боится женщин. Слышали куплеты? Держу пари, он сочинил их сам в отместку всему женскому полу. Ну да ладно, время все лечит. Теперь, когда она вышла замуж, он уже реже вспоминает о коварной красотке. Признаюсь вам, дон Горацио, я люблю этого молодого человека. Он напоминает мне сына, которого у меня никогда не было, но которого я всегда представлял примерно таким, как Джордж. У него сейчас такой возраст, что без мужского пригляда легко оступиться. Есть, правда, опекун — граф Карлайл, — но ему дела нет до мальчика. Мы с ним знакомы год, и он мне как родной. Жаль только, никак не выбью у него из головы дурацкую наполеономанию. Хорнблоуэр удивился. Англичане поголовно ненавидели Бони, особенно в последние дни, когда угроза вторжения обрела реальные очертания. Байрон, правда, по матери был шотландцем, но ведь не ирландцем же. Странно.