Гэри Дженнингс - Ацтек. Гроза надвигается

– А нельзя ли их разделить? – поинтересовался я. – У каждой остался бы шрам, но зато обе стали бы нормальными и каждая бы жила сама по себе.

– А зачем? – пробурчал Ауицотль. – Какой вообще может быть толк от двух тупо жующих циктли безмозглых женщин из племени ольмеков? Вместе они представляют собой ценную диковинку и могут вести праздную, приятную жизнь в качестве текуани. Ну и кроме того, наши целители пришли к выводу, что разделить девушек нельзя: они связаны не просто участком плоти, внутри находятся общие кровеносные сосуды. Но – и это должно прельстить старого Йокуингаре, – у каждой девушки есть своя тепили, и они обе девственницы.

– Жаль, что они некрасивы, – промолвил я, размышляя вслух. – Но ты прав, мой господин. Их необычность и новизна с лихвой возместят этот недостаток. – Я обратился к близнецам: – У вас есть имена? Вы умеете говорить?

Они ответили на языке коатликамак и почти в унисон:

– Я Левая.

– Я Правая.

– Мы собирались представить их публике как Женщину-Пару, – сказал Ауицотль. – Ну что-то вроде шутливого воплощения Божественной Четы. Понимаешь?

– Полагаю, что этот необычный дар действительно сможет расположить к нам ундакуари, так что я охотно возьмусь его доставить. Всего лишь один совет, мой господин: чтобы придать девушкам большую привлекательность, вели обстричь их налысо и сбрить брови. У пуремпече так принято.

– Необычная мода, – задумчиво произнес Ауицотль. – Пожалуй, если в сестрах и есть что-то привлекательное, так это волосы. Но раз так надо, волосы сбреют. Будь готов отправиться в путь, как только швеи закончат их наряд.

– Повинуюсь, владыка Глашатай. Очень надеюсь, что при дворе появление этой необычной пары вызовет такой переполох, что мне в суматохе удастся стащить хоть какое-нибудь оружие из редкого металла.

– Просто надеяться мало, – заметил Ауицотль. – Ты должен позаботиться об этом.

– Ах, бедные дети! – воскликнула Цьянья, когда я познакомил ее с Женщиной-Парой.

Я поразился сострадательности своей жены. Все прочие, едва завидев Левую и Правую, либо таращились, разинув рот, либо непристойно ржали; попадались и такие, кто вроде Ауицотля считал девушек выгодным товаром наподобие какого-нибудь диковинного животного. Но Цьянья по-матерински нежно относилась к девушкам на протяжении всего пути в Цинцинцани и всячески заверяла их – как будто у сестриц было достаточно мозгов, чтобы понимать это, – что впереди их ждет новая, чудесная, просто роскошная жизнь. Впрочем, в этом была доля правды: жить в относительной свободе и довольстве дворца, пусть и служа при этом для удовлетворения похоти старца, всяко лучше, чем сидеть в клетке на потеху зевакам.

Цьянья отправилась со мной, поскольку, едва услышав о необычном задании, заявила, что хочет меня сопровождать. Сначала я наотрез отказался взять жену с собой, ибо понимал, что никто из моих спутников не проживет и мгновения, если меня (а скорее всего, так и случится) схватят при попытке стянуть изделие из священного металла. Но жена убедила меня в том, что если усыпить подозрения нашего хозяина заранее, то мне будет легче незаметно подобраться к оружию и завладеть им.

– А что выглядит менее подозрительным, – спросила она, – чем муж и жена, путешествующие вместе? Цаа, мне так хочется увидеть Мичоакан.

Надо заметить, что идея совместного путешествия мужа и жены и впрямь сослужила нам некоторую службу, хотя и не совсем такую, на какую рассчитывала Цьянья. Дело в том, что в глазах похотливых, распущенных пуремпече то, что я путешествую с обычной женщиной, да еще и с собственной женой, характеризовало меня как личность вялую, апатичную и лишенную всякого воображения, а стало быть, совершенно неспособную решиться на столь дерзкий и опасный поступок, как похищение священного оружия. Так или иначе, я согласился взять с собой Цьянью, и она стала готовиться в дорогу.

Как только близнецы были готовы, Ауицотль послал за мной. Увидев девиц обритыми, я – аййа! – пришел в ужас. Без волос их головы походили на обнаженные груди, и я засомневался, не сделал ли своим советом только хуже. Может быть, лысая голова и считается у пуремпече красивой, но лысая остроконечная голова? Впрочем, ничего изменить уже все равно было нельзя.

Вдобавок в самый последний момент вдруг выяснилось, что обычные носилки для Левой и Правой не годятся, так что с учетом их особенностей пришлось срочно изготавливать новые. Это задержало нас еще на несколько дней, однако Ауицотль приказал не скупиться, так что, когда все наконец было готово, в путь выступила весьма внушительная процессия.

Два дворцовых стражника шагали впереди, нарочито демонстрируя всем, что при них не имеется никакого оружия, но я-то знал, что оба были мастерами рукопашного боя. Я не нес ничего, кроме щита с символами воителя-Орла и рекомендательного письма, подписанного юй-тлатоани Ауицотлем. Вышагивая рядом с креслом жены, которое тащили четверо носильщиков, я играл роль мужа, полностью находящегося во власти чар своей супруги. Позади нас восемь носильщиков тащили носилки с близнецами, рядом шли их напарники: чтобы нести двойную ношу, им приходилось часто меняться. Это специально изготовленное для сестер сооружение представляло собой не просто переносное сиденье, но своего рода домик на шестах с крышей наверху и занавесками по бокам. Замыкали процессию многочисленные рабы, нагруженные тюками и корзинами с провизией.

За три или четыре дня мы добрались по ведущему на запад торговому пути до деревеньки под названием Цитакуаро, находившейся на самой границе с Мичоаканом. Мы остановились, а охранявшие рубеж стражники пуремпече бегло ознакомились с имевшимся у меня письмом. Они потыкали во вьюки древками копий, но рыться в них не стали. Возможно, заглянув в носилки и увидев там двух девушек, сидевших в не совсем удобном положении, стражники удивились, но высказываться на сей счет не стали. Их командир любезно кивнул нам, жестом давая понять, что процессия может двигаться дальше.

После Цитакуаро нас больше не останавливали, но занавески на носилках я велел задернуть, чтобы Женщина-Пара не привлекала внимания зевак. Я знал, что скороход уже сообщил ундакуари о нашем приближении, но хотел как можно дольше сохранить в тайне необычный подарок. Мой расчет строился на том, что по прибытии во дворец сестрички должны были оказаться в центре внимания. Цьянья считала, что лишать близняшек возможности видеть страну, в которой им предстоит жить, жестоко, и поэтому всякий раз, когда я показывал ей что-то заслуживающее внимания, моя жена останавливала процессию, дожидалась, когда на дороге не будет прохожих, и сама поднимала занавеску, чтобы показать сестрам очередную достопримечательность. Она проделывала это не один раз, что вызывало у меня досаду: Левая и Правая при их апатичности и слабом уме совершенно не интересовались окрестностями.