Бернард Корнуэлл - Трафальгар стрелка Шарпа

– Да тяните же сильнее! – снова крикнул Чейз, и лейтенант Пил, обливаясь потом, повис на штуртросе вместе с матросами.

Корабль начал поворачиваться, хотя и очень медленно – мешала бизань-мачта, свисавшая с правого борта вместе со снастями и парусами. Французский линкор, так неожиданно возникший из тумана на беду «Пуссели», продолжал обстрел.

Этот линкор носил гордое имя «Ревенан». Капитан понял это, увидав на шканцах вражеского линкора невозмутимого Монморана. Дым, вылетающий из дул французских пушек, поднимался вверх к неповрежденным снастям неприятеля, а корабль Чейза рушился прямо под ногами своего капитана. Наконец команде «Пуссели» удалось совладать с рухнувшей мачтой и при помощи запасного штуртроса повернуть корабль. Теперь правый борт мог открыть ответный огонь, но первый залп оказался слабым – стреляли не более семи пушек. Некоторые орудия сорвало с лафетов, многих канониров убило.

– Закрыть порты левого борта! – прокричал Чейз.– Всей команде на правый борт! Живо!

«Пуссель» постепенно возвращалась к жизни. Чейз сам повел матросов на корму убирать остатки разрушенной бизань-мачты. Уцелевшие канониры на нижней палубе готовились дать залп с правого борта. «Ревенан» тем временем поворачивал к «Пуссели» левым бортом. Монморан не собирался упускать свой приз. На баке французского линкора толпились матросы с саблями и абордажными крючьями, но карронада «Пуссели» под командой боцмана Джона Хоппера смела их за борт. Чейз перерубил последний канат топором, оставил матросов убирать обломки под руководством главного корабельного старшины, а сам вернулся на шканцы. «Ревенан» подбирался все ближе и ближе. Орудийные расчеты «Пуссели» наконец-то заработали – снаряды расплющивали бока французского линкора в щепки. Французы тоже успели перезарядить – черные дула показались в открытых портах неприятеля. Паруса «Ревенана» содрогнулись, когда его пушки дали бортовой залп, затем дрожь пронзила «Пуссель». Тут капитан заметил, что юный Коллиа замер у перил правого борта, не сводя глаз с приближающегося французского линкора.

– Что вы здесь делаете, мистер Коллиа?! – прокричал Чейз.

– Исполняю свой долг, сэр.

– Разве я не приказывал вам следить за часами на корме?

– Там больше нет часов, сэр. – В доказательство мальчишка показал капитану расплющенный эмалевый циферблат.

– Тогда ступайте в кубрик, там лежит сетка с апельсинами, подарок адмирала Нельсона. Принесите их наверх. Только не смейте мешать хирургу!

– Есть, сэр!

С мачты «Виктори» пришел сигнал, но капитан не нуждался в сигнальном лейтенанте, чтобы прочесть его: «Подпустить противника ближе!» Чейз должен был сойтись в смертельном поединке с практически неповрежденным кораблем противника, тогда как его собственный корабль был почти полностью разрушен. Впрочем, разве это имело значение? Видит бог, Нельсон еще будет им гордиться! Чейз не обвинял себя в том, что его корабль попал под обстрел. В такой свалке, в почти непроглядном пороховом дыму любой корабль мог подвергнуться подобному испытанию. Напротив, Чейз гордился, что его команда смогла выстоять и развернуть судно, прежде чем французы выпустили бортовой залп в корму. А главное, «Пуссель» все еще могла сражаться! Поверх разбитых, искалеченных британских линкоров Чейз видел неповрежденные снасти кораблей, готовых вступить в битву. «Сантисима Тринидад», который возвышался над прочими судами, словно неуклюжий бегемот, был повержен. Юркие британские фрегаты кружили вокруг, словно терьеры, загнавшие быка. «Нептун» пропал из виду, и «Пуссели» угрожал теперь только «Ревенан». Неизвестно, как ему удалось избежать в бою повреждений, но Монморан, лучший капитан во всем французском флоте, был настроен взять свой приз.

Матросы притащили на шканцы мокрый флаг, тяжелые концы полотнища пропитались кровью лейтенанта Хаскелла.

– Повесить на рею по левому борту! – велел Чейз. Пусть враги видят, что «Пуссель» не собирается сдаваться!

Монморан разместил на мачтах пять десятков стрелков. Такую же тактику применил недавно к «Виктори» капитан «Редутабля». Чейзу отчаянно хотелось укрыться под искореженным полуютом, но его место было здесь, на виду у неприятеля. Поэтому он заложил руки за спину и принялся мерить шагами шканцы, изо всех сил стараясь выглядеть невозмутимо. Лишь один раз Чейз остановился, чтобы поглядеть на останки нактоуза и судового компаса. Мушкетная пуля расплющила деревянную половицу у него под ногами, и Чейз повернул обратно. Сначала он хотел призвать на шканцы когонибудь из лейтенантов, чтобы заменить Хаскелла, но передумал. Если капитана убьют, его люди знают, что делать. Они должны сражаться, несмотря ни на что, а жизнь или смерть капитана вряд ли повлияет на ход сражения. Пусть лучше лейтенанты командуют канонирами внизу, там они полезнее.

Расчеты карронад левого борта перетаскивали одно из орудий на правый борт. Чейз посторонился, давая канонирам дорогу, затем увидел на открытой палубе мичмана Коллиа, который раздавал команде апельсины из громадной сетки.

– И сюда один, парень!

Коллиа притворился, будто не знает, как исполнить приказ, затем исподтишка, словно крикетный мяч, метнул апельсин в капитана. Чейз резко рванулся в сторону и одной рукой схватил апельсин. Канониры захлопали, а капитан поднял свой трофей вверх, затем передал апельсин Хопперу.

Пехотинцы Ллевеллина отвечали на огонь французских стрелков, но их строй постепенно редел.

– Найдите укрытие для ваших людей, Ллевеллин, – приказал Чейз.

– Может быть, послать их на мачту, сэр? – предложил валлиец.

– Нет, я дал слово Нельсону. Найдите укрытие, Ллевеллин.

– Вы должны пойти с нами, сэр.

– Лучше подышу свежим воздухом, Ллевеллин, – улыбнулся капитан.

На душе у Чейза скребли кошки. Он вспоминал жену и детей. В последнем письме Френсис жаловалась, что пони захромал. Как он там, уже поправился? Капитан старался думать о простых домашних радостях: гадал, уродились ли яблоки, замостили ли скотный двор, дымит ли по-прежнему труба в гостиной, когда дует восточный ветер, но на самом деле Чейз просто гнал от себя мысль о том, как хорошо бы укрыться от пуль за полуютом. Капитану неосознанно хотелось съежиться, но долг велел распрямиться и гордо стоять на шканцах под ураганным мушкетным огнем. Именно за это ему платили четыреста восемнадцать фунтов и двенадцать шиллингов в год. Поэтому капитан упрямо мерил шагами шканцы – туда и обратно, туда и обратно, соблазняя вражеских стрелков своей треуголкой и шитыми золотом эполетами. Чтобы отвлечься, Чейз в уме пытался разделить четыреста восемнадцать фунтов двенадцать шиллингов на триста шестьдесят пять дней, а французские стрелки продолжали сыпать пулями, от которых палуба под его ногами плющилась и коробилась.