Анатолий Брусникин - Девятный Спас

Илья с любопытством рассмотрел чужеземное изобретение. Хотел дунуть на пробу, но Зеркалов погрозил ему пальцем: не смей.

– Всё, бородачи, ступайте. Без вас забот много. Ныне уже поздно, заночуйте в караульне. А утром беритесь за дело.

Дмитрий вышел первым, а Илье начальник велел задержаться. Указал на скамью:

– Посиди-ка тут.

И уткнулся в бумаги. Илья стал ждать, что будет дальше.

Через малое время в дверь постучали. Вошёл Журавлёв – узкий, нескладный – ступая длинными, будто ходули, ногами в ботфортах. Встал перед столом.

– Знаешь сего молодца? – спросил его гехаймрат.

– Знаю, – коротко ответил сержант своим скрипучим голосишкой, с удивлением глядя на мастера, который – вот диво – стоял на собственных ногах.

– Ну ладно… Скажешь в канцелярии, чтоб твоего знакомца в приказной реестр вписали. На какое жалованье, укажу после, смотря по радению.

Начальник остался в кабинете, сержант же повёл Илью в соседнее помещение, здесь же, в ордонансгаузе. По дороге меж ними приключился короткий разговор, постороннему уху нисколько не понятный.

– Смотри у меня, Илейка, – свистящим шёпотом пригрозил Журавлёв. – Про мои с тобой дела никому ни болтай, иначе пожалеешь. Ты тут про меня порасспрашивай, узнаешь, что со мной ссориться не надо.

Ильша ему в ответ спокойно:

– Попусту ссориться, Яшка, никому ни с кем не надо. Много ль я с тебя за работу денег брал? То-то. Пожалел тебя, потому что ты калека, и я калека… Что крепленья-то, держат? Ну-тко, дай погляжу…

Он присел на корточки, отогнул книзу раструбы журав-лёвских ботфорт, задрал полы кафтана.

Там, где полагалось находиться коленям, у сержанта были ступни – неестественно маленькие, прочно утопленные в кожаных гнёздах невиданной конструкции.

– Подвигай-ка… Вроде неплохо. Верхом научился ездить?

– Плохо. Придумал бы что-нибудь вместо шпор.

– Ладно, тово-етова, посмотрим… Тьфу, ну и дух от тебя! Поди, отродясь в бане не был. – За поворотом коридора раздались шаги. Оттолкнув мастера, Журавлёв поправил сапоги и кафтан.

– У нас мало кто про меня прежнего знает, только старые. Я их добром попросил – молчат, – быстро шепнул инвалид. – И ты меня не выдавай.

Поскольку уже не грозился, а человечно просил, Илья ему ответил попросту:

– Не скажу.

Назавтра чуть свет, вооружённые Преображенской свистулькой, а более ничем, Дмитрий с Ильёй отправились пособлять товарищу.

С чего начать, ни тот, ни другой не знали. Сыщицкое дело, как известно, криво да извилисто, а люди они были прямые, бесхитростные.

Сели на бережку реки Яузы, стали думать. Ночь они спали мало – не от жесткости казённых лавок, а от разбережённых чувств. Поговорить возможности не было, потому что здесь же ночевали всякие-разные шпиги с ярыгами, у кого ночная смена. Рожи у этого люда были такие, что не пооткровенничаешь.

Даже и не будь рядом преображенцев, вряд ли старые друзья стали бы пускаться в душеизлияния. Ибо думы у обоих были сокровенные, всё время сами собой сворачивавшие к одному и тому же предмету (если лучшую на свете особу можно обозвать этим низменным словом). Говорить о нём – то есть о ней – вслух было невообразимо.

Вот и теперь товарищи помалкивали, вздыхали, да смотрели на текучую воду, которая ничего путного подсказать не умела.

– Тово-етова, звонаря бы сыскать, – неуверенно сказал Илья. – Которого ты давеча отпустил. Может, указал бы, где десятников искать…

– Что толку-то?

– Не скажет?

– Прикинусь своим – наверно, скажет. – Никитин мрачно жевал травинку. – А только совестно к человеку в доверие влезть да обмануть.

Илья закряхтел.

– Оно конечно… Но и Лёшку-блошку жалко. Пропадёт он с этими иродами.

– Жалко…

Спор, впрочем, был сослагательный, ибо звонаря давно след простыл. Ноги у парня были молодые, а Русь широкая. Поди-ка сыщи. Время уходило, солнце поднималось всё выше.

Поняв, что от Митьши озарения не дождешься, Илья заставил себя отнестись к задачке, будто это некий механизмус, сиречь замысловатое устройство, который нужно разобрать и снова собрать, чтобы понять его работу.

Здесь как надо? Открутил винтик – положил. Сообразил, в чём его назначение. Потом взялся за следующий. И так дальше по порядку.

Достал Илья из кармана кусок сахару – от сладкого у него голова варила лучше, это было им давно замечено.

– Сахарку хошь?

– Не люблю, – отказался Митя.

Стал Илья грызть лакомство, а сам мысленно крутил-вертел заковыристую штуковину. Наконец, угадал, какой штырёк в ней ключевой – за что можно уцепиться. Ушло на эту трудную мозговую работу, наверное, не меньше часа.

– Тово-етова, – нарушил затянувшееся молчание Илья, – а не припомнишь ли, как десятники один другого называли?

Митя удивился.

– Как-как. По кличке. Дуля, Косой, ещё как-то… Хотя погоди, двоих полным именем называли. Зиновий Шкура и… постой-ка… Конон Крюков, мастер фитильного дела. А что?

– Ну вот по именам мы этих двоих и сыщем, – удовлетворенно объявил более сообразительный из сыщиков.

– Они же по норам попрятались. Им Фрол велел.

Илья хитро прищурился.

– Спрятаться-то спрятались, да глубоко ли? Они же не знают, что вы их подслушивали. Русский человек, тово-етова, в потаённых делах не горазд. Пойдём-ка по стрелецким слободам, повыспрашиваем, где Зиновий Шкура с Кононом Крюковым живут. Раз товарищи их десятниками над собой поставили, знать, мужики уважаемые, известные.

Обрадовался Дмитрий, просветлел.

– Ох и голова у тебя, Ильша! Прямо дума боярская!

Илья такой хвалой не ульстился – боярская дума у крестьянина была не в чести.

– Сам ты дума! Вставай, дворянский сын, неча рассиживать!

Старых стрелецких слобод на Москве было не одна и не две, а больше двадцати, по числу полков, ныне уже не существующих. Все обойти – не одна неделя понадобится. На счастье, Дмитрий вспомнил, как Алёшка в разговоре поминал, что десятники, которых он выслеживал, все из бывшего Гундертмаркова приказа, чьи улицы расположены близ Сухаревки. Туда сыщики и отправились. В первом же кабаке, угостив зеленым вином одного слобожанина, узнали, что надо: Зиновия Шкуры дом был в конце Последнего переулка, дом Конона Крюкова тоже неподалёку – за прудом, на Самотёке. Оба стрельца, видно, и впрямь слыли здесь людьми не последними – пьянчужка знакомством с ними гордился. А может, и врал, что знаком, неважно.

Очень довольные собой, друзья вышли из кружала, порешив, что теперь действовать станут поврозь. К одиночке внимания меньше, да и вдвое больше вероятия, что рыба клюнет. Замысел был простой, но верный.

Пристроиться напротив десятникова дома и ждать, пока чего подозрительного не приключится, а там уж поступать, как ум подскажет.