Александр Дюма - Бастард де Молеон

Поэтому Мюзарон, умеющий как ему было угодно влиять на настроение хозяина — это всегда легкая задача для тех, кто нас любит и знает наши тайны, — чтобы обратить на себя внимание, выбрал тему, которая, как он полагал, неминуемо отвлечет Аженора от его грустных мыслей.

— Знаете ли вы, сеньор Аженор, — спросил он, — что все эти празднества лишь прелюдия к войне и что за нынешней коронацией последует большой поход на дона Педро; это значит, что надо еще вернуть страну тому, кому дали корону.

— Ну что ж, пусть! — ответил Аженор. — И мы отправимся в этот поход.

— Идти придется далеко, мессир.

— Ладно, пойдем далеко.

— А известно ли вам, что именно там, — Мюзарон показал куда-то вдаль, — мессир Бертран намерен сгноить все отряды наемников?

— Отлично! Заодно там сгниют и наши кости, Мюзарон.

— Конечно, это для меня высочайшая честь, ваша милость, но…

— Что, «но»?

— Но вполне резонно говорят, что господин есть господин, а слуга есть слуга, то есть жалкое орудие.

— Почему же это, Мюзарон? — спросил Аженор, наконец-то с удивлением заметив, что его оруженосец говорит каким-то жалобным тоном.

— Потому что мы с вами совсем разные люди: вы благородный рыцарь и, мне кажется, лишь ради чести служите вашим господам, а я…

— Ну и что ты?..

— А я, во-первых, тоже служу вам ради чести, во-вторых, ради удовольствия находится в вашем обществе и, наконец, ради жалованья.

— Но я тоже получаю жалованье, — не без горечи возразил Аженор. — Разве ты не видел, что мессир Бертран вчера принес мне сто золотых экю от короля, нового короля?

— Видел, мессир.

— Хорошо, а разве из сотни золотых, — смеясь, спросил молодой человек, — ты не получил свою долю?

— Получил, конечно, и не долю, а всю сотню.

— Тогда ты должен прекрасно понимать, что я тоже на жалованье, раз ты его за меня получил.

— Да, но я позволю себе заметить, что платят вам не по заслугам. Сто экю золотом! Я вам назову десятки офицеров, которые получили по пятьсот, а сверх того король даровал им титулы баронов, баннере и сенешалей королевского дома.

— Ты намекаешь, что король забыл обо мне, так ведь?

— Совершенно забыл.

— Тем лучше, Мюзарон, тем лучше. Мне по душе, когда короли забывают обо мне; тогда они хотя бы не делают мне зла.

— Полноте! — воскликнул Мюзарон. — Неужели вы хотите меня убедить, будто вы рады скучать здесь, в саду, пока другие звенят на пиру золотыми кубками, обмениваясь с дамами нежными улыбками?

— Но это правда, метр Мюзарон, — ответил Аженор. — И когда я говорю вам об этом, прошу мне верить. Под этими миртами, наедине со своими мыслями, мне веселее, чем ста рыцарям, что в королевском дворце упиваются хересом.

— Быть этого не может.

— Однако это так.

Мюзарон с сожалением покачал головой:

— Я прислуживал бы вашей милости за столом, а ведь так лестно иметь право сказать, когда мы вернемся в родные края: «Я служил моему господину на пиру в день коронации графа Энрике де Трастамаре».

Аженор кивнул в ответ, печально улыбнувшись.

— Вы оруженосец бедного наемника, метр Мюзарон, — сказал он, — и будьте довольны тем, что еще живы, что вы не умерли с голоду, хотя это вполне могло бы с нами случиться, как бывало со многими. Кстати, эти сто золотых экю…

— Не сомневайтесь, они у меня, — ответил Мюзарон, — но если я их потрачу, то денег у меня не будет, и на что мы станем жить? И чем будем расплачиваться с аптекарями и лекарями, когда ваше благородное усердие на службе у дона Энрике изранит нас душевно и телесно?

— Ты славный слуга, Мюзарон, — рассмеялся в ответ Аженор, — и я дорожу твоим здоровьем. Ступай спать, Мюзарон, уже поздно, и оставь меня развлекаться на мой манер, наедине с моими мыслями. Иди, завтра ты будешь более годен для тяжелой бранной службы.

Мюзарон подчинился. Он удалился, лукаво улыбаясь, ибо полагал, что пробудил в сердце своего господина немного честолюбия, и надеялся, что оно даст свои плоды.

Тем не менее этого не произошло. Аженор, полностью отдавшись мыслям о своей любви, даже не думал о герцогствах и богатстве; он страдал от мучительной тоски, которая вынуждает нас сожалеть о любой стране, где мы были счастливы, словно о второй родине.

Вот почему Аженор так горестно вспоминал о садах алька-сара и Бордо.

И, однако, подобно тому, как в небе остается след света, хотя солнце уже зашло, слова Мюзарона оставили след в душе Аженора.

«Разве смогу я стать богатым сеньором, грозным капитаном?! Нет, ничего этого не предвещает моя судьба. У меня есть лишь страсть, силы, упорство, чтобы завоевать Аиссу — единственное мое счастье. Мне безразлично, что меня обходят при раздаче королевских милостей: все короли неблагодарны; мне безразлично, что коннетабль не пригласил меня на пир и не отличил среди других командиров: люди забывчивы и несправедливы. К тому же, как бы там ни было, если мне наскучит их забывчивость и несправедливость, я от них уйду».

— Тише! — послышался чей-то голос рядом с Аженором, который, вздрогнув, в испуге отпрянул назад. — Спокойно, молодой человек! Мы пришли за вами.

Аженор обернулся и увидел двух мужчин, закутанных в темные плащи; они появились из глубины садовой беседки, где, как он думал, никого нет; раздумья помешали ему услышать звуки шагов по песчаной аллее.

Тот, кто говорил, подошел к Молеону и взял его за руку. — Это вы, коннетабль! — прошептал молодой человек.

— Да, я пришел доказать вам, что не забыл о вас, — ответил Бертран.

— Вы не забыли, но ведь вы не король, — сказал Молеон.

— Верно, коннетабль не король, — перебил другой мужчина, — зато я король и, насколько мне помнится, получил свою корону не без вашей помощи.

Аженор узнал дона Энрике.

— Государь, простите меня, умоляю вас, — в полной растерянности бормотал он.

— Прощаю вас, мессир, — ответил король, — и, так как вы не присутствовали при раздаче наград, вам достанется кое-что Получше того, что получили другие.

— Мне ничего не надо, государь, ничего! — умоляюще сказал Молеон. — Я ничего не хочу, ибо люди станут говорить, будто я что-то у вас выпрашивал. Дон Энрике улыбнулся.

— Успокоитесь, шевалье, — ответил он, — никто этого не скажет, потому что вряд ли кто-нибудь будет выпрашивать то, что я хочу вам предложить. Это миссия, полная опасностей и в то же время настолько почетная, что заставит все христианские народы устремить взоры на вас. Сеньор де Молеон, вы будете королевским послом.

— О, ваша светлость, я не смел даже надеяться на подобную честь.

— Полно, не скромничайте, молодой человек, — сказал Бертран, — сперва король вместо вас намеревался послать меня, но счел, что я могу понадобиться здесь, чтобы стать во главе наемников, а с этими людьми, поверьте мне, нелегко справляться. Именно в те минуты, когда вы обвиняли нас в том, что мы о вас забыли, я напомнил его величеству о вас как о человеке красноречивом, твердом и хорошо говорящим по-испански. Будучи беарнцем, вы уже наполовину испанец. Но, как вам сказал король, это опасная миссия: надо отправиться на поиски дона Педро.