Александр Дюма - Соратники Иегу

Министр поклонился и вышел.

— В самом деле, — продолжал первый консул, — для тебя, Ролан, вопрос чести — уничтожить этих бандитов. Во-первых, грабежи происходят в твоем департаменте, и, кроме того, разбойники, похоже, что-то замышляют против тебя и твоих родных.

— Наоборот, — возразил Ролан, — меня приводит в бешенство именно то, что они щадят меня и мою семью.

— Постой, объяснись точнее, Ролан: здесь каждая подробность имеет значение. Мы как будто снова начинаем войну с бедуинами.

— Судите сами, генерал: я принимаю решение провести ночь в Сейонском монастыре, ибо там, по слухам, водятся привидения. И действительно, передо мной появляется призрак, но совершенно безобидный. Я дважды стреляю в него из пистолета, но он даже не оборачивается. Далее: задержан дилижанс, в котором едет моя мать, она падает в обморок. Один из разбойников с величайшей заботливостью приводит ее в чувство, трет ей виски уксусом, подносит нюхательные соли. Мой брат Эдуард стреляет в бандитов, а те обнимают его, ласкают, хвалят за храбрость, чуть ли не дарят ему конфеты в награду за хорошее поведение. И наоборот, моего друга сэра Джона, когда он после меня идет в монастырь, принимают за шпиона и закалывают кинжалом.

— Но он не умер?

— Нет, совсем напротив, он чувствует себя превосходно и хочет жениться на моей сестре.

— Вот как! Он сделал предложение?

— По всем правилам.

— И что же ты ответил?

— Ответил, что согласие зависит от двух лиц.

— От твоей матери и тебя — это справедливо.

— Вовсе нет: от самой моей сестры… и от вас.

— От нее самой — это понятно, но при чем тут я?

— Вы же говорили, генерал, что хотите сами выдать ее замуж.

Бонапарт задумался и, скрестив руки на груди, стал ходить по кабинету. Потом вдруг спросил, остановившись перед Роланом:

— Кто он такой, твой англичанин?

— Вы его видели, генерал.

— Я не говорю о наружности — все англичане одинаковы: бледная кожа, голубые глаза, рыжие волосы и лошадиная челюсть.

— Это из-за «the», генерал, — серьезным тоном пояснил Ролан.

— То есть как из-за «the»?

— Ну да. Вы ведь учились английскому языку, генерал?

— Точнее, я пробовал учиться.

— Тогда учитель, верно, объяснял вам, что «the» произносят, уперев язык в зубы; а так как англичане поминутно произносят «the» и, стало быть, толкают зубы языком, то под конец у них и вытягивается челюсть, та самая, как вы правильно заметили, лошадиная челюсть — характерная черта их физиономии.

Бонапарт вопросительно взглянул на Ролана, не зная, шутит ли этот неисправимый насмешник или говорит серьезно. Ролан был невозмутим.

— Таково твое мнение?

— Да, генерал, и мне кажется, что с точки зрения физиологии оно стоит любого другого. У меня множество наблюдений такого рода, и я их высказываю при всяком удобном случае.

— Вернемся к твоему англичанину.

— Охотно, генерал.

— Я спрашивал, что он за человек?

— Это настоящий джентльмен, очень смелый, очень спокойный, очень невозмутимый, очень благородный, очень богатый, и, кроме того — что вряд ли служит ему рекомендацией в ваших глазах, — племянник лорда Гран-вилла, первого министра его величества Британского.

— Как ты сказал?

— Я сказал, что он племянник первого министра его величества Британского.

Бонапарт снова зашагал по кабинету. Потом, подойдя к Ролану, вдруг спросил:

— Могу я повидать твоего англичанина?

— Вы отлично знаете, генерал, что для вас нет невозможного.

— Где он?

— В Париже.

— Отправляйся за ним и доставь его ко мне.

Ролан привык повиноваться без рассуждений. Он взял шляпу и направился к двери.

— Пошли ко мне Бурьенна, — приказал первый консул, когда Ролан дошел до порога.

Через пять минут после ухода Ролана явился Бурьенн.

— Садитесь, Бурьенн! — сказал первый консул. Секретарь сел за стол, разложил листы бумаги, обмакнул перо в чернильницу и приготовился писать.

— Вы готовы? — спросил Бонапарт, усевшись на край стола, за которым писал Бурьенн. То была одна из его привычек, приводившая в отчаяние секретаря, так как первый консул, диктуя, непрерывно раскачивался, отчего письменный стол шатался и колыхался словно корабль в бурном море.

— Я готов, — ответил Бурьенн, который привык в конце концов ко всем причудам первого консула.

— Тогда пишите. И начал диктовать:

«Его Величеству королю Великобритании и Ирландии от Бонапарта, первого консула Республики.

Призванный по воле французской нации стать высшим должностным лицом Республики, я счел уместным обратиться с личным посланием к Вашему Величеству.

Неужели война, которая в течение восьми лет опустошает четыре части света, должна длиться вечно? Неужели нельзя прийти к соглашению?

Как могут две великие нации, самые просвещенные в Европе, более сильные и могущественные, чем того требует их безопасность и независимость, как могут они приносить в жертву ложно понятому престижу и безрассудной ненависти выгоды торговли, благосостояние страны, благоденствие населения?

Почему они не хотят признать, что мир — это величайшая необходимость и высшая слава?

Подобные мысли не могут быть чужды сердцу Вашего Величества, короля, правящего свободным народом ради его счастья и процветания.

Пусть Ваше Величество не сомневается, что мною движет только искреннее желание вторично попытаться содействовать всеобщему умиротворению. Итак, я предпринимаю новый шаг, обращаясь непосредственно к Вам с полным доверием, не прибегая к дипломатическим формальностям, каковые, быть может, и необходимы для слабых государств, желающих скрыть свое бессилие, но у государств могущественных лишь доказывают стремление обмануть друг друга.

Франция и Англия, злоупотребляя своей мощью, еще долгое время могут, к несчастью для всех народов, воевать до полного истощения, но, смею Вас заверить, судьба всех цивилизованных наций зависит от окончания войны, охватившей пожаром весь мир».

Бонапарт остановился.

— Кажется, так будет хорошо, — сказал он. — Прочтите вслух, Бурьенн. Секретарь прочитал продиктованное ему письмо. После каждого абзаца первый консул удовлетворенно кивал, говоря:

— Продолжайте.

Даже не дослушав последних слов, он взял письмо из рук Бурьенна и поставил свою подпись новым пером. Он никогда не пользовался тем же пером больше одного раза: ничто так не раздражало его, как чернильное пятно на пальцах.

— Хорошо! — сказал он. — Запечатайте и проставьте адрес: «Лорду Гранвиллу».

Бурьенн исполнил приказание.

В это время послышался стук коляски, въехавшей во двор Люксембургского дворца.

Минуту спустя дверь отворилась и вошел Ролан.