Александр Дюма - Соратники Иегу

Казалось, будто множество дьяволов слетелось на это адское побоище.

В багровой дымной мгле сталкивались смутные тени, валились с ног, поднимались и снова падали; слышался то яростный вопль, то предсмертный стон — последний вздох умирающего.

Оставшийся в живых бросался на очередного противника, вступая в новый поединок.

Страшная бойня продолжалась четверть часа, быть может, двадцать минут.

Когда бой прекратился, в пещере Сейзериа лежало двадцать два трупа. Тринадцать убитых — из команды драгун и жандармов, девять — из отряда Соратников Иегу.

Из последних лишь пятеро остались в живых. Побежденные в неравном бою, израненные, они были взяты в плен живыми.

Их окружили со всех сторон двадцать пять вооруженных драгунов и жандармов.

У жандармского капитана была сломана левая рука, у командира драгун — прострелено бедро.

Один только Ролан, залитый кровью, но не своей, а чужой, не получил ни единой царапины.

Двое пленных были так тяжело ранены, что не держались на ногах; их пришлось нести на носилках.

Жандармы зажгли припасенные заранее факелы и повели арестованных в город.

В ту минуту, когда процессия вышла из леса на большую дорогу, послышался громкий конский топот.

Кто-то мчался галопом им вдогонку.

— Ступайте вперед! — приказал Ролан. — Я останусь и узнаю, в чем дело. Появился всадник, который, как мы сказали, скакал во весь опор.

— Стой! Кто такой? — крикнул Ролан, когда всадник был уже в двадцати шагах.

И прицелился из карабина.

— Еще один пленник, господин де Монтревель! — отвечал незнакомец. — Я опоздал к сражению, но успею взойти, по крайней мере, вместе с ними на эшафот. Где мои друзья?

— Вон они, сударь, — ответил Ролан, который узнал молодого человека если не по внешности, то по голосу: этот голос он слышал уже третий раз.

И он указал рукой на группу пленников в центре вооруженного отряда, который вел их из Сейзериа к Бурку.

— Мне приятно видеть, что с вами не случилось ничего дурного, господин де Монтревель, — сказал незнакомец любезным тоном. — Уверяю вас, для меня это большая радость!

И, дав шпоры коню, он быстро нагнал драгунов и жандармов.

— Извините, господа, — обратился он к ним, соскочив на землю, — но я прошу разрешения занять место рядом с тремя моими друзьями: графом де Жайа, виконтом де Ва-лансолем и маркизом де Рибье.

Трое арестованных с радостным возгласом раскрыли объятия своему другу. Оба раненых, приподнявшись на носилках, тихо проговорили:

— Браво, Сент-Эрмин… молодец!

— Помилуй Бог! — воскликнул Ролан. — Кажется, этим разбойникам досталась самая благородная роль, и они сыграют ее до конца!

Через двое суток после того дня, или, вернее, той ночи, когда произошли только что описанные нами события, два человека расхаживали рядом по большому залу Тюильрий-ского дворца, выходившему окнами в сад. Они оживленно беседовали; оба сопровождали свою речь резкими, выразительными жестами.

Эти два человека были: первый консул Бонапарт и Жорж Кадудаль.

Жорж Кадудаль, с тревогой размышлявший о бедствиях, какие сулило Бретани дальнейшее сопротивление, только что подписал мирный договор с Брюном.

Именно после этого соглашения он освободил от клятвы Соратников Иегу.

К несчастью, его прощальное послание, как мы знаем, запоздало на целые сутки.

Ведя переговоры с Брюном, Жорж Кадудаль не поставил никаких условий для себя лично, кроме дозволения беспрепятственно уехать в Англию.

Брюн так настойчиво уговаривал его встретиться с первым консулом, что предводитель вандейцев согласился.

Итак, он отправился в Париж.

Утром, в самый день приезда, он явился в Тюильри, назвал свое имя и был тотчас допущен во дворец.

За отсутствием Ролана его проводил на аудиенцию Рапп.

Оставив Кадудаля вдвоем с Бонапартом, адъютант растворил двери настежь, чтобы все видеть из кабинета Бурьенна и в случае необходимости броситься на помощь первому консулу.

Но Бонапарт, разгадав умысел Раппа, захлопнул двери.

Потом живо повернулся к Кадудалю.

— Вот и вы наконец! — сказал он. — Я чрезвычайно рад вас видеть: один из ваших врагов, мой адъютант Ролан де Монтревель, отзывался о вас с большой похвалой.

— Это меня не удивляет, — отвечал Кадудаль, — за то недолгое время, что мы виделись с господином де Монтревелем, я оценил его рыцарское благородство.

— И это произвело на вас впечатление? — спросил первый консул.

Потом, устремив на вождя роялистов свой орлиный взор, продолжал:

— Послушайте, Жорж, мне нужны энергичные люди, чтобы осуществить обширные замыслы. Хотите перейти на мою сторону? Я предлагал вам чин полковника, но вы достойны большего. Я предлагаю вам чин дивизионного генерала.

— Благодарю вас от всей души, гражданин первый консул, — отозвался Жорж, — но вы сами презирали бы меня, если бы я согласился.

— Почему? — резко бросил Бонапарт.

— Потому что я дал присягу Бурбонам и, что бы ни случилось, останусь им верным до конца.

— Слушайте, — настаивал первый консул, — неужели нет никакого способа, чтобы вы стали моим союзником?

— Генерал, — перебил предводитель роялистов, — вы позволите повторить вам то, что я слышал?

— Отчего же нет?

— Оттого, что это касается тайных политических соглашений.

— Пустяки! Какая-нибудь вздорная выдумка! — усмехнулся первый консул, слегка встревоженный.

Кадудаль остановился и пристально посмотрел на собеседника.

— Говорят, в Александрии был заключен договор между вами и коммодором Сиднеем Смитом. Он обещал открыть вам свободный путь во Францию при условии, что вы восстановите на престоле нашу древнюю королевскую династию. И вы будто бы согласились.

Бонапарт расхохотался.

— Просто удивительно, — воскликнул он, — до чего вы, люди из народа, преданы своим бывшим королям! Допустим, я верну им трон, — чего я, будьте уверены, отнюдь не собираюсь делать, — что же от этого получите вы, проливавшие кровь ради их восстановления на престоле? Вас даже не утвердят в чине полковника, который вами заслужен по праву! Разве вы встречали в королевских войсках полковника, который был бы не дворянин? Разве слыхали, что в этой среде кто-либо возвысился благодаря личным заслугам? А если вы перейдете ко мне, Жорж, вам все будет доступно; чем больше я возвышусь, тем выше подниму моих сподвижников. Что же касается предложения сыграть роль Монка, то не рассчитывайте на это! Монк жил в том веке, когда предрассудки, которые мы побороли и искоренили в тысяча семьсот восемьдесят девятом году, были еще в полной силе. Если бы Монк и пожелал стать королем, ему бы это не удалось. Он не смог бы подняться выше диктатора: для этого надо быть Оливером Кромвелем. Ричард Кромвель продержался недолго: правда, он был типичным сыном великого человека, то есть просто дураком. А вот если бы я пожелал стать королем, мне ничто бы не помешало, и если когда-нибудь мне придет такая охота — так и будет! Ну? Вы хотите возразить? Говорите!