Александр Дюма - Соратники Иегу

Морган остановился в нескольких шагах от дверей; он в свою очередь, с любопытством разглядывал Бонапарта и уже не сомневался, что именно его видел за табльдотом в тот вечер, когда с опасностью для жизни возвратил Жану Пико двести луидоров, похищенных у него по ошибке.

— Подойдите, — сказал первый консул.

Морган поклонился и приблизился еще на три шага.

Бонапарт ответил на его поклон легким кивком.

— Вы сказали моему адъютанту полковнику Ролану, что хотите что-то мне сообщить.

— Да, гражданин первый консул.

— Для этого мы должны остаться с вами с глазу на глаз?

— Нет, гражданин первый консул, но это такое важное сообщение…

— …что вы предпочли бы говорить наедине со мной.

— Разумеется, но осторожность…

— Во Франции, гражданин Морган, быть осторожным — значит быть мужественным.

— Мой приход к вам, генерал, доказывает, что я вполне разделяю ваше мнение.

Бонапарт повернулся к молодому полковнику.

— Оставь нас одних, Ролан.

— Но, генерал… — возразил было адъютант. Бонапарт подошел к нему и прошептал:

— Я вижу тебя насквозь: тебе любопытно узнать, что изречет сей таинственный рыцарь с большой дороги, но успокойся, ты это узнаешь…

— Дело не в этом. А вдруг он, как вы сами только что говорили, окажется убийцей?..

— Ты же сам сказал, что это исключено. Хватит тебе ребячиться! Оставь нас одних.

Ролан удалился.

— Вот мы и одни, сударь, — сказал первый консул. — Говорите.

Морган молча вынул из кармана письмо и протянул его генералу.

Бонапарт внимательно рассмотрел конверт: письмо было адресовано ему и на печати вытеснены три французские Лилии.

— О! — вырвалось у него. — Что это такое, сударь?

— Прочтите, гражданин первый консул.

Бонапарт вскрыл конверт и сразу же взглянул на подпись.

— «Людовик», — проговорил он.

— Людовик, — повторил Морган.

— Что за Людовик?

— Я полагаю, Людовик Бурбон.

— Граф Прованский, брат Людовика Шестнадцатого?

— И следовательно, Людовик Восемнадцатый, поскольку его племянник, дофин, умер.

Бонапарт снова посмотрел на незнакомца. Ему было ясно, что имя Морган лишь кличка, под которой скрывается его настоящее имя.

Затем он прочитал следующее:

«3 января 1800 года.

Такой человек, как Вы, сударь, что бы он ни совершал на политической арене, не внушает мне опасений. Вы заняли высокий пост, и я Вас вполне одобряю: Вы лучше всех знаете, какой силой и могуществом надобно обладать, дабы сделать счастливым великий народ. Спасите Францию, охваченную яростным безумием, и Вы исполните желание сердца моего! Верните ей короля, и потомство будет Вас благословлять! Если Вы хотите убедиться в моей признательности, то назовите какой Вам угодно пост, назначайте Ваших друзей на любую должность! Что до моих убеждений, то я француз. От природы я великодушен и впредь буду проявлять великодушие, подчиняясь велениям разума.

Нет, победитель в битвах при Лоди, Кастильоне, Арколе, завоеватель Италии и Египта не способен предпочесть дешевую популярность истинной славе! Не теряйте драгоценного времени! Мы сможем воскресить славу Франции. Я говорю «мы», ибо для этого мне надобен Бонапарт, но и он не может обойтись без меня. Генерал, Европа смотрит на Вас, Вас ожидает слава, и я с нетерпением жду минуты, когда смогу вернуть счастье моему народу!

Людовик».

Бонапарт повернулся к молодому человеку, который стоял в ожидании его ответа, неподвижный и немой, как статуя.

— Вам известно содержание этого письма? Молодой человек наклонил голову.

— Да, гражданин первый консул.

— Но ведь письмо было запечатано.

— Оно было отправлено незапечатанным, и прежде чем доверить мне письмо, человек, его вручивший, дал мне его прочитать, чтобы я имел представление о его значительности.

— А нельзя ли узнать, кто вам его передал?

— Жорж Кадудаль.

Бонапарт едва заметно вздрогнул.

— Вы знакомы с Жоржем Кадудалем?

— Это мой друг.

— Но почему он доверил письмо именно вам, а никому другому?

— Он знал, что я исполню его желание, и оно будет передано в собственные руки.

— И в самом деле, сударь, вы сдержали свое обещание.

— Еще не совсем, гражданин первый консул.

— Как же так? Ведь вы мне его вручили?

— Да, но я обещал принести ответ.

— А если я вам скажу, что ответа не будет?

— В таком случае, вы ответите не так, как мне хотелось бы, но все же это будет ответ.

С минуту Бонапарт помолчал, размышляя. Потом, как бы очнувшись, он пожал плечами.

— Да они совсем обезумели! — воскликнул он.

— Кто, гражданин? — спросил Морган.

— Те, кто пишут мне подобные послания! Это безумцы, сущие безумцы! Неужели они полагают, что я из тех, кто подражает великим мужам прошлого, берет за образец других людей? Что же, мне сыграть роль Монка? Но зачем? Чтобы создать нового Карла Второго? Клянусь, игра не стоит свеч! Когда у человека в прошлом Тулон, тринадцатое вандемьера, Лоди, Кастильоне, Арколь, Риволи, пирамиды, он не имеет ничего общего с Монком и никогда не удовлетворится такой безделицей, как герцогство Эльбмерлское и командование сухопутными и морскими силами его величества Людовика Восемнадцатого!

— Потому-то вам и предлагают диктовать свои условия, гражданин первый консул.

Бонапарт вздрогнул, услышав голос Моргана, будто позабыл о его присутствии.

— Не говоря уже о том, что это обреченный род, сухая ветвь на гнилом стволе! Бурбоны столько раз женились между собой, что это привело их к полному вырождению! Людовик Четырнадцатый впитал в себя все жизненные соки этой династии, и она истощилась. Вы знаете историю, сударь? — спросил Бонапарт, поворачиваясь к молодому человеку.

— Да, генерал, — отвечал Морган. — Во всяком случае, насколько ее может знать человек из «бывших».

— Так вот, вы, наверное, обратили внимание, что в истории, прежде всего в истории Франции, всякий род переживает свой рассвет, зенит и закат. Посмотрите на основную ветвь Капетингов, им дает начало Гуго, они достигают своего апогея в лице Филиппа Августа и Людовика Девятого и переживают свой упадок в лице Филиппа Пятого и Карла Четвертого. Посмотрите на Валуа: им дает начало Филипп Шестой, их апогей при Франциске Первом и упадок при Карле Девятом и Генрихе Третьем.

Теперь взгляните на Бурбонов: им дает начало Генрих Четвертый, они переживают свой апогей в лице Людовика Четырнадцатого и падение при Людовике Пятнадцатом и Людовике Шестнадцатом. Однако они падают ниже других, превзойдя всех в разврате, как Людовик Пятнадцатый, и в несчастьях, как Людовик Шестнадцатый.

Я говорил вам о Стюартах и упоминал о Монке. Кто воцарился после Карла Второго? Яков Второй. А кто после Якова Второго? Вильгельм Оранский, узурпатор! Не лучше ли было бы самому Монку взойти на трон?