Юрий Волошин - Зеленые холмы Винланда

Вот Орм… Да вроде он. Как же изменился ты, Орм! И тело порублено в куски, и лицо тлением уже тронуто, зеленое. Ф-фу-у… Нужна тебе, Орм, кольчуга? Не нужна ведь. Отдай, а? И меч тоже. Ну, отпусти, отпусти. Отдай… Уф-ф!

А вот Гест… Добрый ты рулевой был, Гест. Зачем рулевому топорик боевой? И шлем? Особенно шлем, когда тебе голову напрочь снесли, Гест. А? Дай поносить?

А вот… Кто же это? Не понять. Изуродован до неузнаваемости. Но меч у него добрый, тяжелый меч, справный.

А вот…

И как зарекаться после этого?! Дескать, никогда более новгородцы их не увидят. Свиделись, однако. А не зарекайся…

Они, оба-два, Сивел и Ленок, разрывая могилы, говорили с мертвяками, как с живыми, отпугивая наваливающийся ужас и гнет тоски. Перекликались меж собой, каждый из своих ям, бодрости для. Куча оружия и прочего воинского снаряжения росла и росла.

Хватит, пожалуй. Небо стало серым. И все темнело. Вечер близится. Пора в обратный путь. Все же Белян наказал к вечеру быть.

– Эй, Сивел? – блеюще окликнул Ленок из своей ямы. – Вроде пора?

– Давно пора, Ленок! – нарочито твердо ответствовал Сивел из своей. – Нам еще все это снова землицей забросать надобно.

– Ой, надобно!

Оба-два торопливо выкарабкались из разрытых ям и… оба-два замерли в раскоряченных позах.

Ведьма! Ведьма стояла посреди кладбища. Старица Берит. Что ей здесь? Или еще горсточку ячменя собирает посреди разоренного лагеря? Глядела на них молча, жутко. Сейчас возденет руки к небу, каркнет – и повалятся они, оба-два, кулем в могилы разрытые. Ни ногой, ни рукой не пошевелить. А она их потом присыплет сверху. И – ни следа…

Старица руки к небу не воздела. Но каркнула:

– Злое делаете. Но доброе.

Поди пойми!

– Для мертвых – злое. Для живых – доброе.

Отлегло! Считай, если не одобрила, то и не осудила.

– В речке доспехи обмойте, – подсказала. – И песком чистить надо. Яд на них…

Сказала и пропала. Исчезла, будто не было ее.

– Добрая охота? Богатая добыча? – вопросил Белян возвращенцев, груженных тяжелым железом. Сильно нажал голосом. У него из-за плеча выглянула вездесущая старица, шепнула что-то на ухо.

– Добыча богатая. Охота добрая, – ответствовали возвращенцы, потупясь. И не соврали как бы. Вот она, добыча – богаче некуда. Насчет же доброй охоты – они ж не сказали допрежде, на кого, а вернее, на что охотиться отправились.

А справное оружие завсегда лучшая добыча из всех добыч. Хотя бы потому, что с его помощью можно добыть столько всего…

Так вот, когда Сивел и Ленок вывалили все оружие у костра, Торм из любопытства поднял из всей груды меч, пальцем по лезвию провел – порезался. Капля крови выступила. Торм ее слизнул машинально.

Видать, не весьма усердно чистили песком да обмывали Сивел с Ленком. Спешили весьма, чтобы к вечеру поспеть. Через час заплохело Торму. Зелен лицом стал, как те мертвяки на разрытых могилах. Упал, скорчился. Немощен стал.

Две недели выхаживала его старица Берит, от немощи избавляла. Травой заветной кормила, кровь отворяла, корешками натирала. Сам виноват. Не хватайся за что ни попадя. И в рот всякую гадость не тащи – не маленький, чай.

А за две недели, хочешь или не хочешь, подчинишься предводителю, ведьмой провозглашенному. Ибо иного не дано. Свой, исландский, одной ногой на тот свет шагнул. И, кстати, от той же ведьмы горбатой зависит, отшагнет Торм от края или, наоборот, прыгнет туда очертя голову – насовсем.

В общем, выходила старица Торма Гудмундссона. Но тот еще с месяц слаб был, на ветру качался, ходя до ветру.

За то время Белян утвердился среди ватажки главным – просто по жизни повседневной, просто иначе-то и никак. И когда совсем оправился Торм от яда трупного, то признал верховенство новогородское беспрекословно. В конце концов, своя выгода очевидна. Теперь когда что худое приключится, отвечать не ему, а верховоде.

Ну, от совсем худого пока боги миловали, если забыть о том, что уже случилось, а живя днем сегодняшним…

Живя днем сегодняшним, надо думать о дне завтрашнем.

Оружие боевое, доспехи у них теперь есть. Еще раз как следует в речке отмыли, еще раз песком отдраили, на солнце припекающем прожарили – вся зараза ушла.

Теперь – кнорр. Хорошо, на мелководье. В низкую воду почти целиком – на песке. Понятно, что восстановить его невозможно. Сгорел почти дотла. Остов, который в воде сидел, уцелел по форме, но не по содержанию. Доски обуглены изрядно, наступишь ногой – проламываются. Зато многое другое с кнорра можно и нужно снять, выдрать. То, что в огне не горит. Железо всякое. Пригодится… Тащили гвозди, скобы, крючки. Пуда три набрали. Сколько стрел с наконечниками смастерить можно, да и копья наделать!

Теперь – где обосноваться? Прежний лагерь, пусть даже в миле от него, – не самое надежное место. Если тот же Аульв снова нагрянет, чтобы добить, – вряд ли они устоят, мало их. Надо бы подальше куда податься. Решили спуститься к югу, на один-два дневных перехода, а там углубиться в лес.

– Может, все-таки на север? Все-таки ближе к своим… – говорил Гру, торговец с замашками исправного корсара.

– К своим? От таких своих, как Аульв, лучше быть подальше! – хмыкал Ленок.

– Оно так, – кивал степенный Гуннар с глубоко запрятанной хитринкой. – Но подальше даже от таких своих, значит поближе к склерингам. От них, от краснокожих, чего ждать?

– Задружимся с ними, – убежденно говорил Ленок, – может быть… А вот с кем точно не задружимся, так это с Аульвом и его сворой.

Довольно спорить. Как Белян скажет, так и будет. Да они, в общем-то, не спорили. Так, разговоры разговаривали, присев на дорожку. Белян-то сказал уже: на юг двинемся.

Двинулись. Вереницей. Неспешно. Груженные тяжело. Два дневных перехода – а если б налегке, то и за один столько бы прошли.

От добра добра не ищут. Как наткнулись на новую речушку, так и порешили – здесь и будем. Чтоб за водой далеко не бегать.

Вот и поляна тут обширная. Будет где ячмень высеять.

И лес справный – знай, руби.

Передохнули на пригорке, овеваемые ветерком, осушающим дорожный пот. Ну, за работу, что ли? Теперь до седьмого пота уже. После в речке обмоемся.

Застучали топоры. Валили сосну, ясень, клен, дуб. Дом ставить надо, с пристройкой и кладовыми. От речки прикатили большие валуны – на них и первый венец сруба утвердили.

Старица бродила по ближнему лесу, травы и корешки выбирала.

Еще колодец копать вблизи дома, да оградой-частоколом все обнести.

– Зачем колодец? – пыхтел кругленький Тили, избегавший лишней работы, кроме работы челюстями. – Речка же вот она.

– А затем, – поучал Сивел, – что если склеринги нагрянут, к речке уже не сбегаешь, за частоколом придется хорониться, осаду сдерживать. Воду из колодца черпать станем.