Бернард Корнуэлл - 4. Трафальгар стрелка Шарпа. 5. Добыча стрелка Шарпа (сборник)

Монморан поднес ладони ко рту:

— Могу предложить вам то же самое, капитан Чейз!

— Тогда смотрите сюда! — прокричал Чейз и показал за корму «Пуссели».

Монморан вскарабкался по линям бизань-мачты и увидел, как из тумана, открывая порты левого борта, прямо на него надвигается «Спартиэйт» — британский семидесятичетырехпушечный линкор, построенный французами и известный тем, что ночью всегда шел быстрее, чем днем.

Монморан понимал, что сейчас попадет под продольный огонь, но был бессилен что-либо изменить. Он крикнул канонирам, чтобы легли между пушками, и спокойно встал в центре шканцев.

«Спартиэйт» дал полный бортовой залп. Одно за другим британские пушки выпускали ядра в кормовые окна и палубу «Ревенана», как немногим ранее сам «Ревенан» крушил «Пуссель». Удручающая медлительность «Спартиэйта» была на руку британским канонирам, у которых появилось время получше прицелиться. Ванты бизань-мачты французского линкора лопались с таким звуком, словно сатана перебирал струны дьявольской арфы. Наконец мачта зашаталась и рухнула вниз, увлекая за собой реи, паруса и флаги. Шарп услышал вопли стрелков, упавших вместе с мачтой. Пушки слетали с лафетов, картечь и ядра разрывали французов, но капитан Монморан по-прежнему стоял на шканцах, даже не вздрогнув, когда штурвал за ним разлетелся в щепки. И только когда пушки «Спартиэйта» смолкли, французский капитан обернулся, чтобы посмотреть на атаковавшего врага. Монморан опасался, что британский линкор может развернуться и дать залп с правого борта, но «Спартиэйт» упрямо шел вперед.

— Сдавайтесь, капитан! — снова прокричал Чейз в рупор.

В ответ Монморан приложил ладони ко рту и повернулся к открытой палубе «Ревенана»:

— Tirez! Tirez! [10] Огонь! Огонь! (фр.) — И французский капитан отвесил британскому низкий поклон.

— Где капитан Ллуэллин? — спросил Чейз у морского пехотинца.

— Внизу. Сломал ногу, сэр.

— А лейтенант Сваллоу?

Сваллоу был юным лейтенантом пехотинцев.

— Смертельно ранен, сэр.

Чейз посмотрел на Шарпа, подождал, пока пушки «Ревенана» закончат пальбу, и сухо промолвил:

— Собирайте абордажную команду, мистер Шарп.

Состязание, в которое вступили «Пуссель» и «Ревенан» у далекого теперь побережья Африки, завершалось. И поставить в нем точку выпало Шарпу.

Лорд Уильям прислушался к грохоту орудий. Очевидно, сражение вступило в самую ожесточенную стадию.

— Si fractus inlabatur orbis, — произнес его светлость, возведя очи к потолку.

Грейс промолчала.

Лорд Уильям усмехнулся.

— Не могу поверить, что вы забыли вашего любимого Горация, дорогая! Как же меня раздражало ваше обыкновение переводить мои избитые цитаты!

— Если расколется небесный свод, — прошептала леди Грейс без всякого выражения.

— Едва ли ваше толкование верно, — заметил лорд Уильям строго. — Допустим, orbis действительно «небеса», хотя мне больше по душе «мир», но уж глагол следовало бы перевести как «падать»! Похоже, ваши познания в латыни не столь уж глубоки. — Его светлость снова возвел глаза к потолку, откуда доносились глухие удары. — Воистину небеса разверзлись. Вы напуганы? Неужели вам здесь не уютно?

Грейс молчала. Она уже выплакала все слезы — одна, в окружении ненависти, злобы и грохота орудий.

— А вот мне здесь спокойно, — продолжил лорд Уильям, — а вас, дорогая моя, как вижу, терзают страхи. Не удивлюсь, если вы схватите мой пистолет и выстрелите в себя! Вы ведь так боитесь, что повторится та история на «Каллиопе», из которой вас выручил ваш бравый любовник! Увы, я не смогу удержать вас от этого опрометчивого шага! Разумеется, на людях я буду проявлять возвышенную скорбь, оплакивая вашу кончину. Ваше драгоценное тело похоронят в Линкольншире. Лошади, украшенные черными плюмажами, епископ, слезы безутешного супруга орошат ваш роскошный гроб. Гробницу из лучшего мрамора украсит перечисление ваших добродетелей. Я не стану упоминать о том, что при жизни вы прослыли низкой блудницей, готовой раздвинуть ноги перед простым солдатом. Нет, надпись будет прославлять вашу мудрость, праведность и милосердие, которые в сочетании с христианским смирением делают вас примером для слабого пола! Хотите, я велю выгравировать надпись на латыни?

Леди Грейс по-прежнему смотрела на мужа, но не отвечала.

— И когда вы упокоитесь под плитой, перечисляющей ваши добродетели, я займусь вашим любовником. Уверяю вас, Грейс, я буду действовать искусно и осмотрительно, чтобы до поры до времени он не догадался о том, кто является причиной его бед. Выгнать его из армии будет несложно, а что потом? Кое-что я уже придумал. Вам понравится, если его повесят? Вряд ли мне удастся доказать его причастность к смерти бедняги Брейсуэйта, но я найду другой способ до него добраться. А когда ваш любовник будет болтаться в петле, когда от страха обмочит свои панталоны, я буду улыбаться и вспоминать вас.

На лице Грейс не отражалось ничего.

— Я буду вспоминать, — повторил его светлость, не в силах скрыть ненависти, — дешевую шлюху, ставшую рабыней своей похоти, буду помнить солдатскую потаскуху! — Он поднял пистолет.

Двумя палубами выше начали палить пушки, при откате сотрясая деревянный корпус корабля.

Но пистолетный выстрел прозвучал сильнее грохота больших орудий. Выстрел отразился от стен укрытия и наполнил помещение едким дымом. Кровь брызнула на стены.

Si fractus inlabatur orbis.

Море волновалось, небеса потемнели. Свежий ветер разгонял облака порохового дыма, открывая взору корабли с поваленными мачтами и снастями. Пушки еще стреляли, но реже, ибо многие неприятельские корабли уже успели сдаться. Гички и баркасы сновали между линкорами, перевозя британских офицеров, которые принимали капитуляцию французских и испанских капитанов. Некоторые из проигравших сражение кораблей, опустив поначалу флаги, снова поднимали их и поворачивали к востоку. Большинство оставалось на месте: окровавленные палубы, изрешеченные снасти и жалкие остатки команды, оглушенные яростной британской канонадой.

«Редутабль», по-прежнему прикованный к «Виктори», уже не принадлежал французам. Все его мачты были разбиты, а корпус разрушен ядрами. Над развалинами шканцев реял британский флаг. Бизань-мачту «Виктори» снес неприятельский снаряд, а от грот- и фок-мачт остались одни обрубки, но пушки флагмана продолжали палить. Погруженный в зловещее молчание громадный «Сантисима Тринидад» опустил флаг, а к северу от поверженного гиганта все кипело ожесточенное сражение. Несколько кораблей вражеского авангарда повернули назад и открыли огонь по растерзанным, но продолжающим стрельбу британским линкорам. К югу — там, где флагман Коллингвуда «Ройял Соверен» начинал сражение, — горел французский корабль. Языки пламени поднимались высоко в небо. Опасаясь, что их заденут искры от взрыва порохового погреба, ближайшие корабли отошли на безопасное расстояние, но с британских линкоров к терпящим бедствие морякам уже направлялись спасательные шлюпки. Взрыв на «Ахилле», словно трубный глас, потряс усеянную обломками морскую гладь. В небо взметнулось облако черного дыма. Горящие обломки, шипя, падали в океан.