Александр Бушков - Сыщик, ищи вора! [Или самые знаменитые разбойники России] [litres]

Как, по-вашему, Судная грамота искоренила дракона? Правильно, лишь чуточку шкуру поцарапала…

Соборное уложение 1649 года вводит понятие, которое сегодня именуется должностным преступлением: взяточничество, вымогательство, незаконные поборы, несправедливое решение судебного дела (обусловленное не только взяткой или иной корыстью, но и личной неприязнью), фальсификация официальных документов, искажения в денежных бумагах. Спектр наказаний опять-таки был широким – от тюрьмы и кнута до смертной казни. Дракон похихикивал в сторонке, пребывая в полном здравии…

Петр I в 1714 году издал новый «судебник», называвшийся «Воинский артикул». Вопреки названию, он касался не только военных, но и всех «штатских» чиновников. Суровой каре подлежали прежние должностные преступления, упомянутые в Соборном уложении, а вдобавок в отдельный вид преступлений выделялось казнокрадство – посягательство на казенные деньги. «Кто его величества или государственные деньги в руках имея, из оных несколько утаит, украдет и к своей пользе потребит, оный живота (опять-таки имущества. – А. Б. ) лишится и имеет быть повешен». Борьбе с казнокрадством Петр придавал такое значение, что особым указом 1715 года предписал о хищениях из казны доносить либо ему лично, либо через дежурного при нем офицера.

Однако именно во времена правления Петра дракон наел-таки морды, что не в любую дверь пролазили, – при Петре три вида преступлений, которым посвящена эта глава, принимали порой прямо-таки фантастический по сравнению с прежними временами размах…

Как известно, незнание законов не освобождает от ответственности, но и знание законов ничуть не мешает преступлениям и произволу. Чтобы кто-то не вздумал считать произвол исключительно русской особенностью, чуть отвлечемся от главной темы и ненадолго отправимся за границу. Конкретно – во Францию первой трети XVII века.

В мемуарах реального д’Артаньяна описан крайне интересный случай – беда, приключившаяся с юным гасконцем по дороге в Париж за удачей. Дюма ее превратил в стычку с графом Рошфором в Менге, а в реальности дело обстояло совершенно иначе.

Где-то между Блуа и Орлеаном, в небольшом городишке Сен-Дье, некий местный дворянин (в точности как Рошфор в романе) очень уж презрительно оглядел неказистого паренька д’Артаньяна и отпустил несколько насмешливых замечаний своим спутникам. Гасконец кубарем скатился с седла и выхватил шпагу. Дворянин повернулся спиной и посоветовал катиться своей дорогой, нисколько не собираясь дуэлировать, что опять-таки было выражением крайнего презрения. Гасконец в сердцах два или три раза приложил ему шпагой по голове – плашмя, так что никаких ранений не нанес.

Далее – почти по роману. Четверо спутников дворянина кинулись на нашего героя с палками, сбили на землю, выбили шпагу, отколошматили палками, разбив голову в кровь. После чего тому вновь посоветовали убираться к чертовой матери. Плохо они знали гасконцев… Д’Артаньян, придя в себя, разразился новыми оскорблениями и угрозами (как многие бы на его месте). Тогда по приказу дворянина сломали шпагу гасконца (для пущего позора), а самого отволокли в тюрьму.

Немаловажное уточнение: в те времена во Франции уже существовали и хорошо проработанные законы, и королевские чиновники на местах, следившие за их исполнением. А означенный дворянин не занимал никакой должности и уж тем более не имел права никого арестовывать. Однако он был местным «олигархом» наподобие сказочного маркиза Карабаса: куда ни глянь – повсюду его земли, пастбища, сенокосные луга и прочая благодать…

Далее все происходило формально по закону, а по сути творили чистейшей воды произвол. Гасконца потащили в суд, где свидетели с честными глазами хором заявили, что именно этот заезжий молодчик был зачинщиком скандала и драки. «Басманное правосудие» с французским акцентом…

Конкретного приговора, правда, не вынесли (видимо, даже для «карманных» судей это было чересчур), но все судебные издержки возложили на д’Артаньяна как на виновную сторону. И отправили за решетку, пока не расплатится полностью. Чтобы их покрыть, у гасконца отобрали скромную сумму денег, которые отец едва наскреб, продали его неказистого конька, скромный багаж (заодно, видимо, из чистой вредности забрали, да так и не вернули то самое рекомендательное письмо от отца к де Тревилю, существовавшее в реальности).

Всего этого не хватило – и гасконца оставили в тюрьме, пока кто-нибудь из знакомых не приедет и не выкупит. Откуда у нищего, по сути, юнца, такие знакомые? «На нарах» он проторчал два с половиной месяца, и неизвестно, сколько бы сидел еще, не возьмись его выручать другой местный дворянин (по каким-то своим личным причинам люто ненавидевший «олигарха») и тамошний кюре, сиречь приходский священник (тоже, видимо, не питавший к «олигарху» особенной любви). Кюре убедил судейских, что юноша беден как церковная мышь, денежной помощи ждать просто неоткуда, так что держать его за решеткой бессмысленно – все равно не будет и ломаного гроша. Гасконца выпустили. Дворянин занял ему денег на дорогу, и в Париж д’Артаньян, вопреки Дюма, въехал в наемной карете, без шпаги и даже смены белья… Такие дела, как любил выражаться Курт Воннегут.

Вернемся на родину и подробно рассмотрим, как жил-поживал наш дракон в течение нескольких столетий.

До Ивана Грозного воеводам, назначавшимся в те или иные области, жалованья не платили вообще – в общем-то, по вполне уважительной причине: из-за скудности великокняжеской казны. А посему в указах о назначении прямо-таки с детским простодушием писалось: такого-то (чаще всего боярина или князя) «посадить на кормление». Чтобы, стало быть, кормился за счет подвластного населения. Как легко догадаться, воевода при малейшей возможности драл с правого и виноватого, с живого и с мертвого. Жаловаться на него можно было исключительно в Боярский суд – а члены сего учреждения, имевшего больше прав, чем нынешний Верховный суд, ничуть не горели желанием хоть в малейшей степени ущемлять «братьев по классу». Так что все жалобы клали под сукно. Чуть больше пользы (но ненамного) приносили челобитные великому князю – но до него нужно было еще добраться… В общем, жили скорее «по понятиям», чем по законам. Обнаглели настолько, что после смерти матери Ивана Грозного Елены Глинской (правившей Великим княжеством Московским после смерти мужа) бояре растащили государственную казну. Причем не под покровом ночи, а средь бела дня волокли мешки с деньгами, золотой и серебряной посудой, мехами. Правда, кое-какие меры предосторожности все же приняли: драгоценную посуду перелили в новые изделия, на которых велели выгравировать имена своих предков – фамильное серебро-злато, и точка!