Ольга Елисеева - Париж слезам не верит [litres]

В штаб князь вернулся только глубоким вечером. Свет горел в караулке, у сторожа и в кабинете Закревского. Туда Петрохан и поднялся.

– Я хотел сказать вам, Арсений Андреевич, – начал он, переступив порог, – что вы были правы. Я действительно увозил план с собой вместе с другими документами. Перерыл весь дом. Нашел только вот это. – Волконский с отвращением протянул помятый листок, который при близком рассмотрении оказался обрывком карты Бессарабии. Они от руки рисовали ее на черновике, крестиками отмечая, как встанут части по границе. «Вот примерно так. Перенесите на нормальную двухверстку». – Я напрасно накричал на вас. Прошу меня простить. Государь ждет план дислокации завтра утром. Думаю, мне надо подать прошение об отставке и возбудить служебное расследование. Вернее, наоборот. – Он сел на стул и уронил руки. На его усталом, помятом лице отражалась полная покорность судьбе. – Ума не приложу, как такое могло случиться? Объяснением служит только невероятное количество бумаг, под которыми я буквально похоронен.

Закревский извлек из секретера спрятанный еще на исходе дня новый беловик документа.

– Ваша светлость, вы строжайше приказывали мне уничтожать все промежуточные варианты. Каюсь, я этого не делал. Десять лет военной канцелярщины вырабатывают другие принципы. Вот план дислокации, который мы подадим государю. Расследование надо начать, но наше, внутреннее. Кто-то ведь похитил документ. Причем из вашего дома. Стало быть, злодей знал о том, что подобный проект существует, раз, и был вхож к вам во дворец, два. Кроме того, понятное дело, надо подготовить новый план, принципиально иной, и аккуратно убедить государя в его преимуществах. К тому же мы не знаем, зачем похитителю понадобился документ. Поверьте бывшему начальнику Особенного департамента армии, я чувствую – неприятность размером с гигантскую коровью плюху. Отставкой делу не поможешь. Надо действовать быстро, тихо и напористо.

Петрохан поднялся. Он взял обеими руками папку, повертел, потом протянул Арсению обратно.

– Пусть полежит до утра у вас. Так спокойнее. С чего вы предлагаете начать?

– Я знаю двух покладистых чиновников в Министерстве иностранных дел. Пусть поищут следы нашего плана среди документов Нессельроде и Каподистрии. Ребята старательные, но дорого берут.

– Сколько? – рассмеялся Волконский. – Просто поразительно, у нас все можно купить!

– Рублей по пятьсот на нос.

– Однако.

– Если их скромный труд увенчается успехом, дело будет стоить дороже.

Князь пожал саженными плечами. Ему ли душиться из-за тысячи рублей?

– Деньги будут. – Он протянул Закревскому руку. – Надеюсь, не откажетесь пожать? – И повернулся к двери. – Переночую здесь, у себя в кабинете. А завтра прямиком поеду ко двору. Ну и гадостная же каша заваривается…

Арсений проследил глазами за удаляющимся по коридору начальником и подумал, что вот он беден и холост, ему некуда спешить, на квартире, которую снял, маршируют тараканы. А у человека дом – полная чаша, чины – выше некуда, царская милость – с пеленок. Но, в сущности, та же пустота и одиночество. Да еще страшный недуг жены. А впереди ничего. И с этим надо жить.

Мобеж

Вопреки предположениям Фабра, таможенников не отпустили ни на первые, ни на вторые сутки. А когда граф Михаил Семенович благосклонно вспомнил о них, он не стал гонять заместителя начальника штаба извиняться. Напротив. Отправился в караулку сам и издевательским тоном – подчеркнуто вежливым, с неизменной британской полуулыбочкой – объявил беззубым церберам, что их оружие освидетельствовано и признано «не участвовавшим в деле». Поэтому самих таможенников «не станут задерживать впредь до выяснения обстоятельств».

– Но, – напоследок заметил командующий, подтверждая серьезность своих слов изящным поклоном, – ежели бы среди вас, господа, нашелся виновный, нынче утром вы бы имели честь присутствовать при его казни через повешенье. За сим остаюсь к вам неизменно доброжелательным.

Бедолаг выгнали из караулки, посадили на телеги, вывезли за расположение русских частей, вернули ружья и предоставили возможность пешком топать до Авена. Таков был урок, смысл которого дошел до Алекса спустя неделю, когда из Бельгии, через границу, привезли почту. Без малейшей задержки. Непотрошеную. Что в последнее время бывало редко.

– Медведь сдох, – сказал Казначеев, вскрывая туго запечатанную пачку «Амстердамского Меркурия» – газеты для солидных людей, интересующихся серьезной политикой, биржевыми котировками и новостями высокой культуры. – Их сиятельство уже второй месяц брезгует брать в руки книги после таможенников. Он сам любит разрезать страницы.

О да! Изящные вкусы графа были известны. Помнится, он научил Фабра определять качество издания по запаху типографской краски, а место изготовления журнала – по шелесту страниц, изобличавшему способы брошюровки:

– Дрожайший Алекс, у каждого камина есть тяга. Подставляете журнал вот так… Да не так, он сейчас полыхнет! А вот так, и слушаете. Слышите? Вот это Лондон. А вот это отечественное барахло. Не могут тетрадку в корешок вшить! Les conquérants du monde! [4] Покорители мира! ( фр .)

История с Ярославцевым послужила поводом для наказания не в меру ретивых французских чиновников за досады, причиненные квартирующим русским. Корпус располагался на севере Франции, и долгое время таможни на бельгийской границе не существовало. Морским путем удобнее было получать корреспонденцию из дому, в чем правительство Объединенного Королевства Нидерландов оказывало «дорогим гостям» любезную помощь. Попробовало бы оно покочевряжиться! Через Антверпен, Амстердам и Брюссель посылки шли без досмотра.

Однако французская сторона, по осколкам собиравшая свой государственный аппарат, возложила обязанности пограничного контроля на авенскую таможню. С тех пор казаки не могли дождаться домашнего табака пополам с опилками, а господа офицеры – любимого сатирического листка «Желтый карлик». В Брюсселе – так близко от галльских рубежей! – бушевала бонапартистская эмиграция: новоявленные князья и графы времен империи пробовали свои силы в изящной словесности и вели с Бурбонами газетную войну.

Русские на правах спасителей Европы не считали себя никому ничем обязанными. Поэтому в Мобеж изобильно поступали издания, запрещенные на остальной территории королевства. Из расположения оккупационных войск они скорехонько оказывались в Париже, завезенные туда каким-нибудь удалым гусаром в седельной сумке. И это, как говорил граф, было в списке претензий короля Луи Дважды Девять [5] В марте 1815 г. Наполеон бежал с острова Эльба и с триумфом вернулся во Францию. На этот раз его правление продлилось лишь сто дней. Король Людовик XVIII вынужден был покинуть Париж. Он был вторично реставрирован на престоле только после битвы при Ватерлоо, где Бонапарт потерпел поражение. В насмешку монарха стали именовать «Дважды Новый» или «Дважды Девять», что по-французски звучит одинаково («Le roi deux fois neuf»). Слово «neuf» значит «новый» и «девятка». пунктом «Last but not least» [6] Последний по списку, но не последний по значению ( англ .). .