Бернард Корнуэлл - Тигр стрелка Шарпа. Триумф стрелка Шарпа. Крепость стрелка Шарпа

— Я отниму у вас ровно столько времени, сколько потребуется, сэр, чтобы не допустить судебной ошибки. — Молодой офицер решительно поднялся и улыбнулся своему командиру и соотечественнику. — Сомневаюсь, что во всем полку найдется солдат лучше, чем рядовой Шарп. К тому же я подозреваю, что в отношении рядового Шарпа имела место провокация.

— Капитан Моррис утверждает иное, — стоял на своем Ши, — и его мнение разделяет прапорщик Хикс.

— Не могу возражать капитану, сэр, — смело заявил Фицджеральд, — но с прапорщиком Тимоти Хиксом мы в тот вечер вместе выпивали, сэр, и если к полуночи у него глаза не были в кучку, то, наверное, его брюхо размером с фландрский котел.

Майор воспринял реплику с неожиданной воинственностью:

— Вы что, обвиняете вашего товарища-офицера в том, что он находился под влиянием спиртного?

Фицджеральд мог бы сказать, что под влиянием арака, рома и бренди находилось большинство офицеров 33-го полка, но предпочел не обострять ситуацию.

— Я лишь согласен с капитаном Филмором в том, что мы должны со всей серьезностью отнестись к показаниям рядового Шарпа. Любые сомнения, сэр, толкуются в пользу ответной стороны.

— Опять сомнения! — презрительно бросил Ши. — Никаких сомнений нет! Как я уже сказал, дело совершенно ясное. — Он кивнул в сторону Шарпа, который стоял между двумя караульными. По лицу его ползали мухи, но отгонять их не позволялось. Очевидно, злодеяние Шарпа представлялось майору столь отвратительным, что его даже передернуло. — Солдат ударил сержанта, это видели два офицера, а вы говорите о каких-то сомнениях?

— Да, сэр, — твердо произнес Фицджеральд. — У меня есть сомнения.

Хейксвилл с ненавистью посмотрел на юного прапорщика, и лицо его исказила нервная гримаса. Майор Ши, чей взгляд был устремлен в ту же сторону, покачал головой, как будто речи соотечественника заставляли сомневаться в его здравомыслии.

Воспользовавшись паузой, капитан Филмор предпринял еще одну попытку. Он не верил свидетельствам Морриса и Хикса, а Хейксвиллу не доверял никогда, но понимал, что никакие доводы Шарпа майора не убедят, — в конце концов, слово одного рядового весит неизмеримо меньше показаний двух офицеров.

— Я бы просил трибунал, — заговорил капитан, — воздержаться от вынесения решения до прихода лейтенанта Лоуфорда.

— А что нового может сообщить нам Лоуфорд? — возразил Ши. Не в силах забыть о припрятанной фляге с араком, он хотел как можно скорее завершить заседание. Коротко посоветовавшись с двумя другими судьями, полевыми офицерами из других полков, майор сурово посмотрел на арестованного. — Вы преступник, Шарп. Злодей. А армии не нужны злодеи. Если вы не уважаете власть, то не ждите, что и власть отнесется к вам с уважением. Две тысячи плетей. — Не обращая внимания на реакцию некоторых из присутствующих, изумленных столь жестоким приговором, он повернулся к старшине. — Когда это можно сделать?

— Сегодня, во второй половине дня, — с важным видом ответствовал Байуотерс, ожидавший вынесения обвинительного приговора, хотя и не столь сурового, а потому уже отдавший необходимые распоряжения.

Ши кивнул:

— Постройте батальон через два часа. Заседание окончено.

Он бросил на Шарпа еще один уничтожающий взгляд и отодвинул стул. Чтобы выдержать предстоящее испытание и просидеть верхом все то время, которое понадобится для исполнения наказания, нужно было как следует зарядиться. Может быть, стоило ограничиться одной тысячей плетей — этого вполне достаточно, чтобы забить человека до смерти, — но слово не воробей, приговор оглашен, и Ши оставалось только надеяться, что от мучительного пребывания на жаре его избавит сам Шарп, если отдаст дух задолго до завершения страшного наказания.

Арестованного охраняли шестеро караульных, которых специально взяли из 12-й роты. Они не знали Шарпа, а следовательно, вряд ли стали бы содействовать его побегу. Караульные держали осужденного в наспех сооруженном загоне за палаткой майора Ши, не позволяя никому разговаривать с ним до прибытия сержанта Грина.

— Мне очень жаль, Шарпи, — проговорил Грин, переступая через ящики из-под боеприпасов, служившие стенами «тюрьмы».

Шарп сидел на земле, прислонившись к ящикам спиной.

— Мне это не впервой, сержант, — ответил он, пожимая плечами. — Плеткой меня и раньше угощали.

— Но не в армии, парень, не в армии. Вот, возьми. — Грин протянул арестованному флягу. — Здесь ром.

Шарп вытащил пробку и приложился к фляге.

— Я ничего такого не сделал, — хмуро сказал он.

— Может быть, и не сделал, но все равно пей. Больше выпьешь, меньше почувствуешь. Допивай, парень.

— Томкинс говорит, после тридцати уже ничего не чувствуешь.

— Надеюсь, он прав, парень, надеюсь, он прав. Но ты пей. Пей.

Грин стащил треуголку и вытер мокрую от пота лысину мятой тряпицей.

Шарп сделал еще глоток.

— А где мистер Лоуфорд? — с горечью спросил он.

— Ты же сам слышал — его вызвали к генералу. — Сержант помолчал, неуверенно поглядывая на Шарпа. — Да и что бы он мог сказать?

Шарп откинулся на ящики.

— Мог бы сказать, что Моррис — мерзкий лжец, а Хикс просто ему подпевает.

— Нет, парень, так бы он сказать не мог, и ты сам это понимаешь. — Грин набил табаком глиняную трубку и достал трутницу. Прикурив, опустился на землю напротив солдата и посмотрел в полные страха глаза. Шарп изо всех сил старался не подать виду, что боится, но страх сидел в нем, и в этом не было ничего унизительного, потому как только идиот не боится двух тысяч плетей. На своих ногах после такого наказания не уходил никто, хотя некоторые и выживали, провалявшись месяц в больничной палатке. — С твоей Мэри все в порядке.

Шарп состроил гримасу:

— Знаете, что сказал мне Хейксвилл? Что он собирается продать ее Найгу.

Грин нахмурился:

— Не продаст, парень. Не продаст.

— А как вы ему помешаете? — с горечью спросил Шарп.

— За ней присмотрят, — уверил его Грин. — Ребята позаботятся, да и женщины ее поберегут.

— Надолго ли их хватит?

Шарп отпил еще рома, который, похоже, совершенно на него не действовал. Он прикрыл глаза. Да, ему фактически вынесли смертный приговор, но надежда живет, пока жив человек. Кое-кто оставался в живых. Солнце обжигало оголенные ребра, с которых кровавыми лентами свисали кожа и плоть, однако некоторые выживали. Только вот как он присмотрит за Мэри, если будет валяться, забинтованный, на койке? Да и вообще, ему сильно повезет, если после плетей он попадет на койку, а не в могилу. При мысли о Мэри горькие слезы навернулись на глаза.

— Долго ли они смогут защищать ее? — хрипло спросил Шарп, проклиная себя за постыдную слабость.

— Говорю тебе, ее в обиду не дадут.