Анна Субботина - Лук для дочери маркграфа

В передней на широкой дубовой лавке сидел и ждал маркграфа сам Дитмар, продавший Такко заготовку. При виде соперника он кашлянул, нахмурился и заёрзал. Такко кивнул ему и опустился рядом, крепко сжимая лук.

Часы неспешно отсчитывали время. Дитмар наклонился к нему и заговорил:

— Хороший заказ ты получил. Редкая удача для молодого мастера. Только не боишься ли ты, что лук для дочери господина маркграфа будет плохо лежать в руке?

— Не боюсь, — бросил Такко в ответ, но Дитмар не отставал:

— Сделать хороший лук трудно, сам знаешь. Мало ли, заготовка окажется с недостатком или ещё что. Я здесь тружусь третий десяток лет. Чинил лук отцу нынешнего маркграфа, когда он ездил охотиться, и угодить ему было трудно. Лучше бы тебе сперва набить руку на том, что попроще. Ты слушай, я дурных советов не даю, хоть ты и увёл у меня заказчика!

— Я не думал никого уводить у тебя, почтенный Дитмар. Я приходил сюда узнать, не собирается ли маркграф в путь и не нужны ли охранники. Сказал, что хорошо стреляю. Он сам спросил, умею ли я делать луки. Мог ли я отказаться?

— Мог! Другой бы напомнил маркграфу, что в городе есть мастера старше и опытнее тебя. Нет в тебе уважения к старости, и удачи в работе тебе не будет, так и знай!

Такко вздохнул и отвернулся. Мало он слышал дома об уважении к старшим, ещё здесь выслушивать! Посидишь с таким ворчуном часок-другой и окончательно уверишься, что не зря оставил отчий дом.

— Будь благоразумен! — шептал ему в спину Дитмар. — Уступи заказ! Маркграф выйдет, так и скажи ему: мол, не справился, зато есть у вас в Эсхене мастера получше!

Оллард принял их в той же комнате, что и в предыдущий раз. Агнет сидела у него на коленях и что-то рисовала на бумаге, не жалея дорогие листы.

— Готов ли лук для моей дочери? — спросил маркграф.

— Выслушай сперва почтенного Дитмара, — ответил Такко, пропуская мастера вперёд с лёгким поклоном. Мастер рассыпался в любезностях и в велеречивых выражениях объяснял маркграфу, как тот ошибся с выбором лучника, а Такко рассматривал портрет над столом и думал, что даже если Оллард не примет работу, часть денег всё равно заплатит.

Наконец мастер закончил. Маркграф поднял глаза от рисунков дочери и обратился к Такко:

— Я понял, что мастер Дитмар считает, что ты слишком молод, чтобы справиться с таким важным заказом. А что скажешь ты сам?

— Я сделал хороший лук, — упрямо сказал Такко. Он старательно смотрел только на заказчика, избегая встречаться глазами с разгневанным мастером.

— Я тоже так думаю, — неожиданно сказал маркграф. — Нужно давать дорогу молодым, мастер Дитмар. Если же мне самому понадобится оружие, я непременно обращусь к тебе.

Мастер склонил голову, но Такко видел, что он не смирился с отказом. Дитмар вышел, а маркграф осторожно снял Агнет с колен и поднялся.

— Пройдёмте во двор, — предложил он. — Испытаем твою работу.

Во дворе, под защитой крепкого бревенчатого забора, совсем не было ветра, но это не мешало стрелам Агнет лететь как попало. Такко терпел, сколько мог, и наконец обратился к маркграфу:

— Я бы посоветовал вашей дочери по-другому браться за тетиву.

Оллард кивнул, и дело пошло на лад. Может, и прав был Дитмар, что Такко небольшой мастер делать луки, но стрелять он умел. За это Верен и взял его в товарищи: лучник не вышел ростом и силой, зато меткостью превосходил иных опытных воинов. Агнет оказалась левшой, но и Такко было всё равно с какой руки стрелять. Когда три стрелы из десяти воткнулись в соломенный круг, Агнет торжествующе обернулась к отцу:

— У меня получается!

Маркграф улыбался, и улыбка смягчила резной камень его лица. Агнет бросила лук, подбежала к отцу, обняла его, и тот подхватил её на руки, прижал к груди, зарылся лицом в пушистые волосы… Такко деликатно отвернулся и принялся собирать стрелы.

Несмотря на советы, Агнет умудрилась раскидать стрелы по всему двору. Пока Такко собирал их, няня увела девочку отдыхать. Какая же она хрупкая и слабая, эта Агнет! Не прошло и получаса, а уже пожаловалась на головную боль.

— Кожа да кости…

Такко вздрогнул от шёпота за спиной и чуть не свалился с шаткой опоры, с которой пытался достать последнюю стрелу, залетевшую под крышу сарая. Оллард стоял рядом и открыто рассматривал его со своей обычной холодной улыбкой. Такко невольно поёжился под его взглядом и спрыгнул на землю.

— Об этом мы не договаривались, — маркграф кивнул на стрелы.

— Подарок, — коротко ответил Такко.

— Я привык сам делать подарки.

— Пустяки. У меня всё равно оставались заготовки и перья… Подойдут на первое время, пока вы не подберёте более достойные.

— Эти стрелы хороши, — кивнул Оллард. — Но ты мог использовать материалы на другие заказы.

— Я больше не буду брать заказы, — ответил Такко, про себя подумав, что обещанную маркграфом плату он обычно брал за два взрослых лука. — Сегодня вечером я ухожу из города.

— Вот как. Конечно, в конце лета сезонные работники возвращаются домой.

— Я не домой, — ответил Такко. — Я зарабатываю охраной обозов и иногда делаю или чиню луки… Мы с другом уходим с торговцем мёдом.

— Ты хорошо стреляешь. Ты долго учился?

— Благодарю. Там, где я вырос, дети получают первый лук в три года. С тех пор я с ним не расставался.

— А где ты вырос?

Такко запнулся. Сейчас начнутся расспросы о семье, о родителях… Маркграф по-своему истолковал его замешательство:

— Ты прав, двор — не лучшее место, чтобы вести беседы. Идём в дом. Я не задержу тебя долго.

В кабинете маркграф отсчитал обещанную сумму — столбик серебряных монет и небольшую кучку медяков. Подвинул деньги к Такко, откинулся в кресле и повторил вопрос:

— Я хочу знать, где ты вырос и как так вышло, что в столь юном возрасте ты сам зарабатываешь себе на жизнь.

— Мне шестнадцать, — слегка обиделся Такко. И сам не заметил, как, направляемый вопросами маркграфа, рассказал ему всё: о залитых солнцем горах, где родился и вырос; об отце, жестоко обуздывавшем нрав сына; об отцовской ювелирной мастерской, откуда он бессовестно сбегал, чтобы стрелять; и, наконец, о том, как ждал давно обещанной поездки в Империю и сбежал там в первую же ночь — без единого медяка, зато с луком и полным колчаном. Как брался за любую работу, как доказывал купцам и другим охранникам, что достоин зваться воином, а не мальчишкой на побегушках — и доказал, в сумерках всадив десять стрел в неприметный сучок. И еще раз, когда первым приметил крадущиеся фигуры среди деревьев и опустошил свой небольшой колчан наполовину, прежде чем кто-то из спутников успел пострадать.

Оллард слушал, чуть склонив голову и не глядя на Такко.

— Мне повезло встретить тебя, — сказал он, когда лучник закончил рассказ. — Я хочу кое-что предложить. Шестнадцать лет — солидный возраст, не лучшим образом подходящий для бродяжнической жизни. Послезавтра мы с дочерью возвращаемся в замок. Нам не помешает охрана в пути, а после потребуется помочь Агнет пользоваться луком, который ты столь искусно изготовил. Предлагаю тебе остаться у меня на зиму, а весной сможешь уйти куда пожелаешь. — Он выдержал паузу и добавил. — Три марки [5] Кёльнская марка весом 233 г. Широко использовалась в Германии с XV века, а в XVI легла в основу унификации немецкой валюты. серебром за месяц, без вычета за стол и ночлег, пять выходных дней каждый месяц и никакой работы сверх договора.