Борис Акунин - Лекарство для империи. История Российского государства. Царь-освободитель и царь-миротворец

Повышение интеллектуального уровня подданных всегда опасно для несвободного общества. В александровской России этот закон острее всего проявил себя в студенческой среде, где соединение реформаторского духа эпохи с молодой пассионарностью создавали взрывчатую смесь.

Еще у Александра Первого возникла рискованная идея превратить университеты в своего рода экспериментальные площадки по приобщению подданных к начаткам демократии. В начале века университетам были дарованы автономия, выборность и прочие права. Николай со всеми этими вольностями покончил и превратил высшую школу в подобие кадетского корпуса. Студентов содержали в военной строгости, заставляли ходить в мундире и при шпаге, при малых провинностях сажали в карцер, при больших — отправляли в ссылку или в солдаты.

Новый император все эти драконовские установления отменил. Контроль над преподавателями был ослаблен, вернулись самоуправление, выборность профессорского состава, вошли в обычай публичные диспуты и собрания, прекратилось преследование студенческих кружков. Плата за обучение оставалась довольно высокой (40–50 рублей в год), но нуждающимся давали льготу, что, как уже было сказано, сильно изменило сословный состав учащихся.

Эти факторы в сочетании с всегдашним радикализмом юного возраста не могли не привести к росту политической активности. Общество обсуждало проекты реформ, ждало перемен, жаждало новых свобод, и студенты, конечно, не оставались в стороне — наоборот, они желали быть в авангарде. Периодически вспыхивали акции протеста — иногда по серьезным поводам, иногда не очень. В 1861 году из-за введения студенческих билетов, которые были восприняты как покушение на вольность, в Санкт-Петербургском университете начались столь серьезные волнения, что это учебное заведение на целых два года закрыли.

В дальнейшем, при графе Д. Толстом, правительственный курс касательно высшей школы выражался в двух параллельных тенденциях. С одной стороны, государство всячески пыталось снизить протестную активность среди студентов, создавая искусственные препятствия для выходцев из низов; с другой — страна отчаянно нуждалась в квалифицированных специалистах, поэтому прилагались большие усилия для повышения уровня преподавания. Со второй задачей власти справились много лучше, чем с первой. В уже существовавших учебных заведениях научно-педагогические стандарты значительно улучшились, к тому же появились новые центры знания.

Университеты открылись в Варшаве, Одессе и Томске, то есть их стало уже десять. Еще деятельней развивали высшее техническое образование. К концу столетия в России будет уже не семь профильных институтов, а шестьдесят.

В целом система российского образования в точности соответствовала анатомическому строению всего общества: светлая, но очень маленькая голова на огромном, немытом теле.

В великих — действительно великих — реформах этого времени таилось некое глубинное противоречие. Затеяв перестройку всего государственного здания, они не покушались на самодержавный способ правления, который и был первопричиной всех проблем. Империя крепко держалась за свою вековую «вертикаль» — во времена, когда в Европе уже не осталось абсолютных монархий. Повсюду установилась та или иная форма конституционного правления. Даже в Османской империи в 1876 году была провозглашена конституция.

Адепты самодержавия объясняли его правомочность «исконной народностью» царизма — особыми доверительными отношениями между государем и благодарным населением, а парламенты объявляли вредоносной западной напастью, непригодной для русской почвы. Правда, в отечественной истории имелся опыт земских соборов, созывавшихся в шестнадцатом и семнадцатом веках, но старинные представительные учреждения, в отличие от парламента, не являлись постоянно действующим органом, а собирались по царской воле и как правило ничего не решали — лишь смиренно высказывали государю свои чаяния. Тем не менее исторический прецедент существовал, и российские либералы время от времени о нем вспоминали, хотя само слово «парламент» и тем более «конституция» старались не употреблять, поскольку эти термины подразумевали ограничение самодержавной власти.

Первую попытку создать некое выборное представительство еще сто лет назад предприняла Екатерина со своей Уложенной комиссией — и быстро образумилась. При Александре Благословенном правительство поразмышляло над «Всемилостивейшей грамотой» графа А. Воронцова и над планом Сперанского (оба проекта предлагали нечто вроде протопарламента), но решило воздержаться от опасных экспериментов.

Однако в новые времена, наступившие после николаевского «застоя», идея народного представительства возникла вновь — и не могла не возникнуть на волне всестороннего обновления российской жизни. Парламент становится главной мечтой передовых кругов российского общества. В периоды, когда в правительстве задавала тон «либеральная партия», попытки создания конституции предпринимались и на государственном уровне, но такие робкие, что правильнее будет назвать их поползновениями.

Первая подобная инициатива принадлежала министру внутренних дел П. Валуеву, который во времена мягкие был либеральнее либералов, а во времена жесткие делался жестким государственником. В 1863 году возникла ситуация, требовавшая одновременно мягкости и жесткости. Разразилось восстание в Польше. Подавлять его пришлось силой оружия. Это вызвало протесты по всей Европе, где сразу вспомнили о николаевских временах, когда царская власть вела себя по-жандармски. Возникла угроза новой антироссийской коалиции, а сил для большой войны у Петербурга не было. На Западе, особенно в Англии, государственная политика в значительной степени зависела от общественного мнения, которому надо было продемонстрировать, что Россия теперь не та, что прежде. Тут Валуев и представил свой проект, призванный, с одной стороны, успокоить Европу, а с другой сплотить вокруг трона всех умеренных отечественных прогрессистов.

В 1863 году подготовка земской реформы уже входила в завершающую стадию. Отчего бы не увенчать пирамиду уездных и губернских земств неким всероссийским собранием «гласных», которое будет участвовать в работе Государственного совета в качестве его нижней палаты, предлагал в докладной записке императору Валуев. Нет-нет, это ни в коем случае не парламент, уверял министр. Во-первых, гласные будут съезжаться только раз в год. Во-вторых, его прерогативы ограничатся лишь хозяйственными вопросами. В-третьих, часть депутатов будет не избираться, а назначаться самим правительством. В-четвертых, мнение съезда в любом случае будет сугубо совещательным — оно передается в Государственный совет, а окончательное решение останется за императором.