Борис Акунин - Лекарство для империи. История Российского государства. Царь-освободитель и царь-миротворец

Во-вторых, в 1867 году появились губернские жандармские управления, которым предписывалось заниматься пресечением антигосударственной деятельности. Вводились и уездные жандармские управления.

Синие мундиры. П. Губарев

С 1871 года Третье отделение завело секретную картотеку — «Алфавит лиц, политически неблагонадежных», периодически составляло аналитические отчеты. Писали их очень неглупые люди. В одном, например, от 1869 года, говорилось: «Нигилизм в последние годы видоизменился. Из гадкой шалости небольшого числа молодых людей обоего пола, видевших в непризнании наружных общепринятых приличий способ доказать свою самостоятельность, он перешел в положительное учение, преследующее определенные социальные и политические цели». В докладе высказывалось суждение, что «прямым гонением» это зло искоренить уже невозможно, «надобно приискать другое оружие», но при Шувалове этим никто не занимался. Структура политической полиции сражалась не столько с революцией, сколько с обществом, раздражая его неумными репрессиями. На поверхности вплоть до взрыва, произошедшего во второй половине семидесятых, всё выглядело довольно спокойно. Иногда колобродили студенты — их исключали и высылали; по деревням бродили какие-то чудаки — их вылавливали сами крестьяне. Даже первые теракты, начавшиеся в 1878 году, не побудили полицию всерьез взяться за охрану самодержца, поэтому Александр и оказался под обстрелом на его счастье неметкого Соловьева.

Граф Лорис-Меликов, возглавивший в 1880 году новое чрезвычайное правительство (оно получило название «Верховной распорядительной комиссии»), стал бороться с революцией двумя способами: дальнейшим усовершенствованием работы спецслужб и приручением общества, то есть и кнутом, и пряником. На обоих фронтах этот феноменально ловкий администратор за короткий срок добился нешуточных успехов. Суть его политики состояла в том, чтобы помирить власть с теми, кто согласен мириться, а непримиримых психологически изолировать и уничтожить.

В первом же своем обращении к публике граф объявил: «На поддержку общества смотрю как на главную силу, могущую содействовать власти к возобновлению правильного течения государственной жизни, от перерыва которого наиболее страдают интересы самого общества». Императору Лорис-Меликов излагал то же самое в ином тоне: «Государь, по глубокой преданности вам дерзаю всеподданнейше высказать, что задача эта [победа над революционным движением] не может быть исполнена только карательными и полицейскими мерами». Необходимо «побудить правительственные учреждения и лица к более внимательному отношению к выразившимся насущным потребностям народа, общества и к его представителям».

Это был тон, которого и следовало держаться в диалоге с общественным «мейнстримом». Миролюбивые заявления сопровождались смягчением полицейских строгостей, направленных против широкой публики. Повальные аресты, обыски и ссылки прекратились, кого-то даже вернули из Сибири, смертные приговоры теперь в большинстве случаев заменялись тюремными сроками. Земствам правительство благоволило, городским думам выказывало почтение, открывались новые газеты, и цензура вела себя весьма умеренно. Потерял пост министра просвещения ненавистный либералам и студентам Д. Толстой. Главное же — власть опять завладела общественной повесткой: пошли толки о готовящейся конституции. Уже через несколько месяцев Верховную распорядительную комиссию отменили, вернувшись к обычной форме правления — настолько в стране стало спокойней.

Это объяснялось еще и тем, что народовольцы отказались от практики террора против отдельных чиновников, все их усилия теперь были сосредоточены на главной цели: убить императора. Но Лорис-Меликов и не рассчитывал, что подпольщики откажутся от борьбы. Он перестроил систему государственной полиции, пытаясь сделать ее работу более эффективной.

Упразднив Верховную комиссию как примету ненормального времени, Лорис-Меликов взял себе портфель министра внутренних дел, а заодно прибрал к рукам и главное учреждение политического сыска. Третье отделение, создававшееся при Николае I в совсем иных условиях и для совершенно других задач, было не в состоянии бороться с настоящими заговорщиками — хотя бы потому, что в его штате состояло всего 72 сотрудника. Теперь Третье отделение было переименовано в Департамент государственной полиции, а раз это полиция, то подчинялась она непосредственно министру. Бывший орган «искоренения крамолы» превращался в оперативно-розыскное учреждение.

Лорис-Меликов стал лично управлять и Жандармским корпусом, командир которого отныне становился заместителем министра внутренних дел. Сосредоточение руководства обеих спецслужб в одних руках безусловно было на пользу делу.

Учитывая важность второй столицы и ее революционные настроения, Лорис-Меликов создал там, вслед за Петербургом, особый орган агентурной работы — «Секретно-розыскное отделение при канцелярии московского обер-полицмейстера».

В семи больших городах — Петербурге, Москве, Киеве, Харькове, Одессе, Тифлисе, Варшаве — появились перлюстрационные пункты, где работали специалисты, в том числе умевшие «читать между строк». Перехват и расшифровка корреспонденции помогут полиции разгромить «Народную волю».

Кроме того, министерство внутренних дел решило всерьез заняться политической эмиграцией, вожди которой, оставаясь недосягаемыми для российского суда, традиционно координировали и направляли революционное движение. Началась систематическая работа заграничной резидентуры по сбору информации, слежке, налаживанию контактов с европейскими полициями.

Но во всей этой громоздкой системе было и слабое звено — причем именно в том месте, в которое целили народовольцы. Личная охрана самодержца министру не подчинялась. Она была устроена довольно допотопным образом. Существовала особая «Дворцовая полицейская команда», служившая при царских резиденциях, и «охранная стража», следовавшая за государем в поездках и на прогулках. Этих людей обычно отбирали из бравых и видных полицейских унтер-офицеров. Специального обучения они не проходили. Например, сопровождая царя, телохранители имели обыкновение смотреть на него, а не на публику. Во время каракозовского покушения один охранник держал царскую шинель, другой откидывал полог саней. Соловьева горе-телохранители подпустили к Александру на десять шагов.

Притом Каракозов с Соловьевым были экзальтированные одиночки, у которых от волнения тряслись руки. В «Народной воле» же состояли люди хладнокровные и обстоятельные.