Юрген Ангер - Шварце муттер

- О, гран профессоре! – гость подлетел к профессору и навис над ним – со всей высоты своего роста, он был длинный и тонкий, как молодая лоза.

- Всегда рад видеть вас, барон, - поздоровался доктор Бидлоу, - Что привело сегодня в нашу скромную обитель – покровителя наук и благосклонного мецената?

Благосклонный меценат словно ждал этого вопроса, он склонился над профессорским ухом и зашептал так страстно и громко, что даже Яков разобрал слова: «wachs» - воск, и «bälle» - шары. От этих шаров профессор отшатнулся и отвечал вполголоса, с трудом сдерживая – то ли гнев, то ли смех:

- Вы же образованный человек, барон, и жертвовали нашей библиотеке собственные медицинские книги – неужели совсем не читая?

- Я прочел все книги, которыми имел честь владеть, - красиво зарделся барон и величественно откинул со лба зеркально-русую прядь. Бидлоу положил руку ему на плечо, заглянул в его круглые небесные глаза и проговорил задушевно:

- Ваши смелые желания вас погубят. Могут и убить. Как раз сейчас пожаловал на перевязку кулачный боец, имевший неосторожность вживить под кожу – всего лишь под кожу правой руки, барон, она у него ударная – все эти опасные излишества, и шарики, и воск. Я велю привести его к вам. Увидите наглядно – что бы вас ожидало. Михаил!

В дверь просунулась голова санитара.

- Михаил, пригласи к нам Рамильку.

Санитар убежал – в коридоре послышался его топот. Барон тряхнул локонами и промолвил с отчаянием:

- Курсируют слухи… - он замялся, - О том, что конкурент мой – я не желаю его называть, но вы, профессор, конечно же поняли, о ком я – уже подверг себя подобной процедуре, и успешно. Мне рассказывали, что в восточно-прусской тюрьме, где он отбывал свое заключение, такие операции в порядке вещей, и узники покидают узилище – весьма… хм, обогащенными.

- А через пару недель – их настигают антонов огонь и гангрена, - продолжил мрачно Бидлоу, - А слухи ваш конкурент сам и распускает. Имел честь его осматривать – все у него как у всех.

Барон от этих слов расцвел, на лице его так и читалось: «Неужто правда сие?»

- Рамилька! – провозгласили за дверью, и санитар втолкнул в кабинет смущенного детину, стриженого ежиком. Правый детинин кулак был неплотно забинтован.

- Рамиль, попрошу вашу ручку, - профессор размотал повязку, и даже до Якова в его смотровой – шибанул гнилой дух, - Вот, барон, на что вы желали себя обречь. И у Рамильки – всего лишь рука, а вы покушались на сокровенное…

Барон прекратил цвести, позеленел и пошатнулся. Вероятно, его обширные познания в науках были лишь теоретическими.

- Михаил, нашатырь! – не долго думая, приказал профессор, и подтолкнул Рамильку к выходу, - Спасибо, друг мой, ты свободен. Внизу тебя перевяжут.

Подоспел Михаил со зловонной тряпкой, барон вдохнул нашатыря и вновь порозовел – он был человек молодой и здоровый.

- Я, пожалуй, поеду, профессор, - сказал он задушенным голосом, - Благодарю за консультацию. Вы мой ангел-хранитель, уже в который раз ловите меня – на краю пропасти.

- Всегда рад служить, - поклонился Бидлоу.

- Я имел смелость заказать в Женеве книги для медицинской библиотеки, не откажите принять, - барон мило улыбнулся, показав сахарные зубы.

- Премного благодарю – и за себя, и за студентов, - профессор проводил гостя до порога. Когда хвост плаща прошуршал по коридору, перемежаясь с горохом шагов провожатого-санитара, доктор Бидлоу наконец дал волю смеху:

- Выходи же, Яси! Как тебе превосходный меценат? И это еще не худший экземпляр, поверь. Он хотя бы читает.

- Кто это был? – Яков вышел из смотровой и с любопытством следил в окно, как прекрасный барон усаживается в свою великолепную карету, - Сам знаменитый Бюрен?

- Барон Корф, - аттестовал гостя профессор, он подошел и тоже смотрел – как отъезжает карета, - Знаменитый обер-камергер Бюрен – как раз его конкурент. Еще дурнее, чем этот… Они друг друга терпеть не могут, и увы – все идет к тому, что в их схватке победит дикость. То есть обер-камергер.

- Бюрен? А почему?

Доктор Бидлоу пожал плечами:

- Я имел счастье осматривать их обоих. И чутье мне подсказывает…Барон же не зря прибегал – знает, где его слабое место в этом конкурсе. Впрочем, я уже говорил – барон создание до ужаса завидущее. У графа Левенвольда – это еще один галант, если ты не знаешь – такой мужественный шрам на подбородке, после дуэли на шпагах. Очень ему идет. Так наш барончик потребовал от меня изобразить на его личике точно такой же шрам, но без дуэли, хирургическими средствами. Еле его отговорил…

- И напрасно, - хихикнул Яков, - Ходил бы полосатый…

- Все бы смеялись, а я этого не желаю, - пояснил профессор, - Барон – покровитель наук, и много жертвует госпиталю. Он друг мне, пусть и несколько бестолковый. Если хочешь – могу порекомендовать тебя его милости, но имей в виду – скоро красавец-меценат отправлен будет куда подальше, с монарших глаз долой. Кое-кто спит и видит его удаление.

- А этот кое-кто – сам не хочет ли обзавестись личным хирургом? – закинул удочку Яков, всегда выбиравший сторону победителя.

- У него есть уже, и препоганейший. Хотя Бюрен здоров как бык, у него ни шанса – узнать, что врач его шарлатан. Впрочем, завтра мне придется потратить день в Лефортово, и вы с Петром сможете составить мне компанию, я попрошу у гофмаршала пропуски для вас.

- А что там будет? – воскликнул окрыленно Яков. Лефортовский дворец был резиденцией русских царей, и Яков отлично об этом помнил.

- Катание с горки, надеюсь, последнее в этом году. Во время прошлых катаний расшибались головы и ломались ноги – поэтому мне и приказано дежурить. Отказать не имею права, но помощников привести могу, все же годы мои уже не те. А тебе это будет полезно – вдруг приглянешься кому.

- Спасибо вам, дядюшка! – Яков потянулся было поцеловать руку, но старик тут же руку отдернул:

- Вот еще! Прибереги поцелуи – для завтрашних твоих жертв. Многие из них совсем не прочь – чтобы их руки целовал такой красавец. Признаться, мне до черта наскучила эта дворцовая морока, эти веселящиеся бездельники, калечащие друг друга ради забавы. А впереди лето – охоты, простреленные зады, пробоины от оленьих рогов… Жаль времени на подобную ерунду, стар уже, хочется и труд мой о хирургии гнойной дописать, и студентов поучить – а не дают.

- А мне по душе такое… - мечтательно отозвался Яков.

- На ловца и зверь бежит, - улыбнулся профессор, - Я заболтался с тобой, у меня лекция через час. Ступай домой, выспись с дороги, послушай Петькины сплетенки – а я тебя выгоняю. Вечером только напомни мне – про гофмаршала и пропуски во дворец.

- О да, дядя! – воскликнул Яков и полетел из кабинета прочь – опять, словно подхваченный вихрем, легкий, стремительный, как будто и не было перед этим у него долгой, полной опасностей дороги.