Наталия Сотникова - Музы героев. По ту сторону великих перемен

Для подтверждения революционного пыла жителей Бордо, гражданка Кабаррюс 2 апреля стала соучредителем фирмы по производству селитры (необходимого ингредиента для изготовления пороха, в котором так нуждалась воюющая республика). Вторым соучредителем, который, собственно, и занимался этим предприятием вплотную, был сын бордосского негоцианта, 14-летний Жан Мартель. Фирма отнюдь не была фикцией и продолжала успешно действовать даже после того, как соучредительница покинула Бордо.

Но Тереза не была бы Терезой, если бы не попыталась обеспечить себе надежного покровителя, полностью подпавшего под влияние ее чар. Дабы не оголять столь важный регион как Бордо, на время отсутствия Тальена в город была послана замена в лице совсем юного (ему недавно исполнилось 19 лет) Марка-Антуана Жюльена, слепо преданного республике. Для него добродетель являлась непреклонным законом, и закон этот подлежал исполнению даже ценой крови. Тереза давно отказалась от попыток соблазнить Изабо, ибо у того проявились, так сказать, нетрадиционные наклонности, и решила испробовать свои испытанные приемы на Жюльене. Она пригласила его на ужин к себе в особняк, тщательно продумав свой туалет, скромное белое платье-тунику с трехцветным кушаком. Тереза с очаровательной улыбкой предложила посланцу Комитета общественного спасения отведать херес, напиток ее родины, но Жюльен ответил, что предпочитает вино своего отечества.

Стол для ужина был накрыт в будуаре, который, как описал его граф Паруа, продуманно являл собой истинное гнездо муз. Ни обилие книг, ни зримые вещественные намеки на множественные таланты госпожи Тальен не оказали никакого впечатления на юного посланца Конвента. Ни изысканный ужин, ни прекрасное вино, ни попытка завести разговор на патриотические темы о предстоящем урожае зерна, воспитании добродетели у подрастающего поколения, производстве селитры для нужд армии и выражение восторга по поводу заботы столичных властей о сохранении завоеваний революции в провинции не смогли пробить брешь в совершенно несокрушимой стене его равнодушия. Не помог испытанный прием исполнения испанской песенки под гитару. Тереза впервые в жизни потерпела полное поражение. Позднее она узнала, что Жюльен отправил в Париж письмо Робеспьеру, в котором хвастался, что смог «устоять перед попытками гражданки Кабаррюс соблазнить меня, всеми ее светскими приманками и неописуемым сумасбродством. Ему удалось отбиться от грубых ухищрений старой и искушенной дамы, набившей руку на совращении».

Тем временем в Бордо возвратился маркиз де Фонтене, окончательно решивший уехать на Мартинику. Отношения между бывшими супругами были совершенно ледяными, но они договорились об окончательном разделе имущества. Тереза передала Жан-Жаку свои драгоценности, дабы у него были средства на первоначальное обзаведение, а он уступил ей свое имение Фонтене-о-Роз.

Положение молодой женщины становилось все более шатким. Из Парижа пришло письмо от Тальена, который повествовал о кровавом безумии, овладевшим Робеспьером, выступавшим теперь и против правого, и против левого крыла в Конвенте. Гильотина в Париже работала без перерыва. По иронии судьбы, именно во время председательства Тальена в Конвенте (с 21 марта по 15 апреля) были уничтожены Дантон и его приверженцы, поддержавшие Жана-Ламбера, когда тот приехал для разбирательства по поводу своего недопустимо умеренного террора. Любовник предупредил Терезу о готовящемся указе о запрете проживания бывшим аристократам в портовых городах Франции. Ей оставался единственный выход: покинуть Бордо. Терезе удалось получить паспорт для выезда в Орлеан, но она в самом начале мая отправилась в Париж, оставив маленького сына на попечение родственников.

Прошел почти год, с ее прибытия в Бордо, но на дорогах ничего не изменилось: все те же санкюлоты, которые в лучшем случае проверяли документы, а в худшем тут же на месте вершили правосудие, все те же грабители и бандиты, все те же оголодавшие крестьяне. Терезу сопровождали двое слуг и приказчик из компании дядюшки Доминика Кабаррюса. Через три дня они добрались до Парижа, но заезжать туда не стали, ибо это было слишком опасно. Тереза направилась прямиком в Фонтене-о-Роз, где в саду распустились пышным цветом и благоухали ее любимые гортензии и розы. Присматривавший за особняком слуга вместе с новоприбывшими быстро навели порядок в комнатах, где еще не успела воцариться мерзость запустения, и хозяйка отрядила одного из челядинцев с короткой запиской к Тальену, дабы не привлекать особого внимания кишащих в Конвенте соглядатаев… Она ожидала его немедленного прибытия, но тот появился лишь через пару дней.

Тереза была неприятно поражена. Она привыкла видеть своего сожителя всегда уверенным в себе, осознающим свою огромную власть, не испытывающим ни тени страха или колебаний. Жан-Ламбер сильно изменился, в нем ощущалась какая-то несвойственная ему робость. Невзирая на яркий трехцветный костюм, он выглядел подавленным и вроде бы стал меньше ростом, сжался. Тальен даже говорить стал тише, временами оглядываясь, будто опасался подслушивания. Он рассказывал ей о речах Робеспьера, в которых за каждым словом маячила угроза гильотины как левому, так и правому флангу собрания, об овладевшем депутатами страхе, вынуждавшем их беспрекословно поддерживать любой вносимый им указ самого безумного свойства, лишь бы он гарантировал им сохранение головы на их собственных плечах. Тальен поведал ей об обстоятельствах уничтожения Дантона и его сторонников, о том, как чувствует постоянно сужающееся кольцо вокруг себя.

У Терезы как будто пелена упала с глаз. Если раньше ее подавляла и несколько восхищала грубая сила, которой за версту веяло от ее любовника, то теперь в ней возникло некоторое презрение к человеку, проявляющему такую слабость.

— Неужели в Конвенте не найдется людей, которые могли бы избавиться от этого человека? — с удивлением спросила она, когда Жан-Ламбер собрался уезжать.

— Ты слишком многого хочешь от них, — сказал Тальен, но Терезе показалось, что глаза его при этом странно блеснули.

Ей недолго было суждено наслаждаться мирным пребыванием в Фонтене-о-Роз. Мир не без добрых людей, и вскоре Терезу предупредили, что революционные власти готовят ее арест. Она покинула свой е поместье и скрывалась в Париже и пригородах, ночуя каждый раз в ином месте.

Париж потряс ее. В этом городе не осталось ничего от той веселой столицы, которую она знавала ранее. Процветали доносы, все следили друг за другом, так и ожидая подходящего повода, чтобы обвинить соседа в недостатке патриотизма или сочувствии членам разгромленных партийных группировок. Как и прежде, основным зрелищем была казнь, причем гильотину несколько раз переносили в другие места города. По вечерам открывались театры, где представляли не классические трагедии или легкие комедии, до которых был так охочи парижане, а идеологически выдержанные пьесы: «Гильотина любви», «Преступления феодализма» или «Взятие Тулона патриотами». Не ушла мода на короткие прически, но кое-кто обрезал волосы не под императора Тита, а под «жертву гильотины». Траур по казненным родственникам носить не разрешалось, и овдовевшие женщины повязывали на шею красную шерстяную нить.