Николай Лузан - Россия. Уроки прошлого, вызовы настоящего

— Будите немедля: немцы бомбят наши города, началась война.

Несколько мгновений длится молчание. Наконец в трубке глухо ответили:

— Подождите.

Минуты через три к аппарату подошел И. В. Сталин. Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия. И. В. Сталин молчит. Слышу лишь его тяжелое дыхание.

— Вы меня поняли?

Опять молчание.

— Будут ли указания? — настаиваю я. Наконец, как будто очнувшись, И. В. Сталин спросил:

— Где нарком?

— Говорит по ВЧ с Киевским округом.

— Поезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскрёбышеву, чтобы он вызывал всех членов Политбюро, — позже вспоминал об одном из самых тяжелых разговоров в своей жизни Георгий Константинович.

Через несколько минут после разговора с Жуковым кортеж с Вождем на бешеной скорости мчался по еще мирным улицам Москвы. В столь ранний час москвичи и большинство советских граждан еще нежились в утренней свежести и не подозревали о страшной беде, что пришла в их дом.

Стрелки часов показывали 5:41. Сталин вышел из машины и, тяжело ступая, поднялся к себе в кремлевский кабинет. В 5:45 к нему робкими тенями проскользнули Молотов, Берия, Тимошенко, Жуков и начальник Главного политического управления Красной армии Лев Мехлис. Их недоуменные взгляды были обращены к нему — непогрешимому, великому товарищу Сталину и вопрошали: «Как такое могло произойти? Что делать?» — и не получали ответа. Он не произнес ни слова. Трагизм произошедшей катастрофы давил на него гигантским прессом.

Таким Вождя соратники видели впервые. Он на глазах постарел. Рябое лицо осунулось, кожа приобрела землистый оттенок, губы кривила болезненная гримаса. В эти, одни из самых трагических минут в своей жизни, Сталину нечего было сказать товарищам по партии.

В кабинете воцарилась невыносимо тягостная тишина. Прошла бесконечно долгая минута, и все заговорили одновременно. Одни проклинали Гитлера, другие обвиняли его в вероломстве и грозили самыми страшными карами. Сталин молчал и ушел в себя. Наконец эмоции утихли. Лицо-маска вождя ожило, пошло трещинами и чужим голосом, в котором отчетливо звучал акцент, произнес:

— Не провокация ли это немецких генералов?

— Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая это провокация? — ответил Тимошенко.

— Если нужно организовать провокацию, то немецкие генералы бомбят и свои города, — сказал Сталин и, подумав немного, продолжал: — Гитлер наверняка не знает об этом. Надо срочно позвонить в германское посольство.

Так отложился в памяти Г. Жукова тот короткий разговор.

Звонить в немецкое посольство не пришлось. Шуленбург сам прибыл в Кремль. Молотов принял его в своем кабинете. Германский посол объявил, что ему поручено передать Советскому правительству ноту следующего содержания:

«Ввиду нетерпимой далее угрозы, создавшейся для германской восточной границы вследствие массированной концентрации и подготовки всех вооруженных сил Красной Армии, Германское правительство считает себя вынужденным немедленно принять военные контрмеры …»

Ноту подписал министр иностранных дел Германии Риббентроп.

Молотов вернулся в кабинет Сталина и сообщил присутствующим:

«Германское правительство объявило нам войну».

Иллюзии Вождя, что Провидение отпустило ему полгода на подготовку к решающей схватке с фашизмом, окончательно развеялись. Жестокая реальность заставила участников совещания собрать волю в кулак и заняться решением конкретных вопросов. Выслушав предложения Тимошенко, Жукова и Мехлиса, Сталин распорядился подготовить и направить в войска новую директиву. Она предоставляла командирам право вести ответный огонь, но не переходить советско-германскую границу. В Вожде еще теплилась наивная надежда на то, что Гитлеру удастся обуздать своих зарвавшихся генералов.

В те роковые для страны минуты Сталин все еще заблуждался как политик, но и военные — руководители наркомата обороны также оказались не на высоте. Тимошенко и Жуков, подготовив директиву № 2, в 7:15 отправили ее в войска. Они требовали от командующих западными военными округами, Черноморским и Балтийским флотами совершить то, что совершить было уже не в их силах.

«…Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск».

В то время как Тимошенко и Жуков командовали несуществующими авиадивизиями и корпусами; при первом налете люфтваффе уничтожили на земле свыше тысячи самолетов и значительную часть бронетехники, стоявшую без маскировки под открытым небом, политики: Сталин, Молотов и присоединившиеся к ним Микоян, Каганович, Вышинский, Ворошилов, Кузнецов и глава Коминтерна Димитров занялись организационными вопросами. Гнев и шок, вызванные вероломством германских правителей, прошли. Одним из первых их решений стало создание Ставки Главного командования во главе с Тимошенко. В ее состав вошли: Жуков, Ворошилов, Кузнецов, Буденный, Молотов и сам Сталин. По предложению Сталина Президиум Верховного Совета СССР принял Указ о проведении мобилизации в стране. Западные округа были преобразованы во фронт.

Оставался еще один важный вопрос — гражданам страны требовалось объяснить, что происходит на западной границе и кто виноват в том, что агрессия фашистской Германии стала для руководства СССР полной неожиданностью. Молотов предложил Сталину выступить с обращением и снова не получил ответа. В эти мгновения величайшей личной трагедии и трагедии страны у Вождя не нашлось нужных слов. Предложение Молотова поддержали остальные. Сталин отказался и глухо обронил:

«… Пусть Молотов выступит. Мы все возражали против этого: народ не поймет, почему в такой ответственный исторический момент услышат обращение к народу не Сталина — Первого секретаря ЦК партии, Председателя правительства, а его заместителя…

Однако наши уговоры ни к чему не привели. Сталин говорил, что не может выступить сейчас, это сделает в другой раз» — вспоминал Микоян.

В то время как в Кремле разбирались с тем, что происходит на западной границе и лихорадочно пытались организовать отпор агрессору, в Берлине подводили первые итоги блицкрига. Его результаты превзошли все ожидания. На северо-западном направлении германские войска продвинулись на 15–25 километров вглубь советской территории. На юго-западе, на отдельных участках они вклинились в боевые порядки Красной армии до 40 километров. Наибольший успех был достигнут на минском направлении, танковые и моторизованные части генерала Гота оторвались от границы на 50–60 километров и развивали наступление на столицу Белоруссии.