Наталия Сотникова - Король-Солнце Людовик XIV и его прекрасные дамы

Далее в 1646 году овдовел австрийский император Фердинанд III, и мысль стать императрицей на некоторое время показалась принцессе соблазнительной. Гастон принялся отговаривать дочь, припугнув ее тем, что император почти на двадцать лет старше, а этикет при австрийском дворе столь же невыносимо строг, как и при испанском. На это принцесса ответила, что ее в сущности своей не столь привлекает молодой и обходительный муж, сколько величие и мощь подвластного ему царства.

Тем не менее переговоры все-таки провалились, но династии Габсбургов, которая испокон веков следовала политике заключения выгодных браков, никак не хотелось упускать богатую невесту. Взамен императора ей предложили его брата, эрцгерцога Леопольда-Вильгельма: по настоянию испанской ветви Габсбургов он принял пост наместника в Испанских Нидерландах, причем предполагалось превратить эти земли в независимое государство, где Анна-Мари будет безраздельно править вместе со своим супругом. Сей замысел не понравился Анне Австрийской и Мазарини, а потому австрийские сваты вновь вернулись в Вену не солоно хлебавши.

В 1650 году император Фердинанд овдовел во второй раз, но и вновь проекту его женитьбы на великой мадемуазель не суждено было осуществиться. Принцесса отреагировала на это вполне в своем духе:

– Могу без тщеславия сказать, что Господь, будучи справедлив, не захотел отдать такую женщину, как я, человеку, не заслужившему этого.

В следующем году к ней вновь посватался эрцгерцог Леопольд-Вильгельм, но принцесса весьма ядовито высмеяла слабости этого выдающегося покровителя искусств [50] Эрцгерцог увлекался коллекционированием картин, и большая часть собрания итальянских и голландских художников историко-художественного музея Вены некогда принадлежала ему. , вполне, впрочем, невинные: страсть к сочинению стихов на итальянском языке и переложению их на музыку.

По внешности великая мадемуазель была далека от той особы, которую можно было бы назвать красавицей, хотя выглядела весьма представительно: высокая, с величавой осанкой, белокурые волосы по тем временам давали ей явное преимущество перед шатенками и брюнетками. Однако в лице ее явно присутствовало нечто лошадиное, нос был длинный, голубые глаза – навыкате, зубы – как, впрочем, у подавляющего большинства женщин того времени – дрянные, повадки – ярко выраженные мужские. Потенциальных суженых явно привлекало лишь ее состояние, и, пожалуй, самым настойчивым охотником за приданым проявил себя ее двоюродный брат, сын низложенного английского короля Стюарта, принц Карл. Не будучи красавцем, он тем не менее обладал каким-то неизъяснимым мужским шармом, который делал его совершенно неотразимым. В 1646 году 16-летний Карл был вынужден бежать вслед за остатками своей семьи в изгнание в Париж. Надо полагать, его мать, королева английская Генриэтта, тетка великой мадемуазель, сразу же предусмотрительно снабдила его соответствующими ценными наставлениями, ибо он немедленно стал изображать из себя воздыхателя, без памяти влюбленного в кузину. Юноша повсюду следовал за ней, не сводил с нее красноречивого взгляда весьма выразительных карих очей, украшал свою одежду лентами цветов мадемуазель, держал светильник, когда его мать самолично трудилась над прической Анны-Марии. Но Стюарты перестарались: у великой мадемуазель и в мыслях не было снизойти до ухаживаний бездомного кузена, из милости получившего приют при французском дворе.

Спустя пять лет Карл вернулся в Париж уже королем – ибо его отца казнили, – но опять-таки королем в изгнании. Он вновь стал разыгрывать по уши влюбленного, не сводил глаз с Анны-Марии, нашептывал ей нежности; овдовевшая королева Генриэтта усиленно обрабатывала племянницу, твердя, что сын вот-вот будет восстановлен на троне, что его жена сохранит право распоряжаться своим состоянием. Однако лорд Джермин, нечто вроде управляющего делами королевы и, по слухам, ее фаворит, имел неосторожность намекнуть Анне-Марии, что ей придется вести более скромный образ жизни и продать свои земли, дабы финансировать военные действия, необходимые для восстановления Карла на троне. Герцог Гастон, поднаторевший в тонкостях заговоров и завоевания трона, на формальное предложение руки и сердца дал весьма расплывчатый ответ и внушил дочери, что все ее состояние будет обречено на поглощение этими бесплодными авантюрами.

Будучи чрезвычайно привязанной к своему отцу, принцесса Монпансье приняла близко к сердцу движение Фронды. Да, она благосклонно относилась к Анне Австрийской, проявившей такое участие в судьбе этой высокородной сиротки, но ей не нравился Мазарини. Анна-Мария чувствовала в себе огромный потенциал, ее распирала жажда деятельности по образцам отважных героев и героинь рыцарских романов. Великая мадемуазель хотела оставить свой след в истории, она рвалась совершить нечто такое, что сделало бы ее право на корону Франции неоспоримым. Поэтому когда в 1652 году Гастон Орлеанский присоединяется к мятежному принцу де Конде, его дочь с упоением погружается в водоворот смуты.

Гастона, как и всегда в решительные минуты, начинали обуревать сомнения, но не такова была его дщерь. В 1652 году в долине Луары шли самые настоящие сражения между верным королю войском и силами принца де Конде. Город Орлеан, являвшийся вотчиной Гастона, опасаясь разграбления любой из противоборствующих сторон, запер городские ворота и призвал герцога в город для поднятия духа обитателей в сопротивлении королевским солдатам. Но Гастон, как обычно, попал во власть сомнений и не мог решиться на немедленный отъезд. Не такова была принцесса. Она, не мешкая, отправилась в Орлеан в сопровождении своей свиты амазонок (их в шутку называли ее «генералами»). Ворота города были накрепко заперты, и власти отказались отпирать их. Тогда по приказу принцессы в них был сделан пролом, и она торжественно вступила в город. Восторженные жители посадили ее на стул и на руках отнесли к ратуше, где отцы города все еще решали вопрос, открывать ворота или нет. Принцесса возглавила Военный совет, а Гастон несколько позже прислал письмо, в котором передавал дочери все свои права и всю власть.

Надо сказать, что во время всей смуты не раз возникала возможность прекратить волнения и вступить в переговоры с королевской властью, но всякий раз Гастон выдвигал одним из условий брак дочери с королем. Во время пребывания принцессы в Орлеане возникла ситуация, когда Анна Австрийская обратилась к ней с просьбой разрешить королю проехать через город, на что та прямо заявила:

– Пусть назначат мне короля супругом, и я сдам Орлеан!

Получив такой ответ, Анна Австрийская расхохоталась: