Елена Прудникова - Двойной заговор. «Неудобные» вопросы о Сталине и Гитлере

С Польшей Россия грызлась традиционно, тысячу лет, с переменным успехом: то мы их, то они нас. В 1920 году победили они, и Советская Россия лишилась значительных территорий. Из войны обе стороны вышли неудовлетворенными: советская — по причине поражения и территориальных потерь, польская — оттого, что не удалось захватить больше (им бы и Киев хотелось, да и Смоленск бы не помешал).

В 1926 году в Польше пришел к власти матерый антисоветчик Юзеф Пилсудский. После этого подготовка к войне уже как-то и не скрывалась. Не зря большинство политических переговоров между СССР и Германией вертелось вокруг системы совместной обороны против Польши.

Что же касается Англии, то виды британцев на лес, нефть и другие многочисленные богатства России нисколько не переменились. В итоге эти стремления вылились в сложную многоходовку с Гитлером и его нацистским режимом. Но в 1927 году возможностей для «окончательного решения советского вопроса» еще не было. Причины «военной тревоги» этого года были чисто политическими — предвыборная агитация консерваторов и деятельность товарищей из Коминтерна, которая всерьез схлестнулась с интересами Британской империи.

Еще в 1919 году Троцкий предлагал кавалерийский прорыв в Индию, а теперь о том, чтобы прибрать к рукам Восток, заговорили всерьез. Наши товарищи активно действовали в Китае, который был зоной британских интересов. А когда коминтерновцы вмешались в стачку британских шахтеров, едва не переведя ее в ранг гражданской войны, терпение у англичан лопнуло. (Кстати, Коминтерн был структурой, которой формально были обязаны подчиняться все входившие в него партии, включая ВКП(б). Так что, базируясь в Москве, эта контора творила, что ей угодно, и чихать хотела как на ЦК ВКП(б), так и на советское правительство. А отвечал за их фокусы, естественно, Советский Союз.)

Весной 1927 года в Китае, стране, где наиболее резко схлестнулись советские и британские интересы, проходит серия антисоветских провокаций, инспирированных англичанами. Самой громкой из них стал обыск в советском консульстве в Пекине, но имели место и другие. В мае британская полиция совершила, налет на советское торговое представительство в Лондоне, после чего последовал разрыв дипломатических отношений.

В СССР в ответ была объявлена «военная тревога». Советское правительство заявило, что англичане намерены развязать войну против Советского Союза — не сами, а силами сопредельных государств, что вполне в британском духе. Каждое из этих государств имело к СССР территориальные претензии. Польша зарилась на Украину и Белоруссию, Финляндия на Карелию, румыны боялись, что придется возвращать Бессарабию, и т. д. Каждое из этих государств по отдельности было слабее СССР, но вместе они были сильнее. А когда 7 июня 1927 года в Варшаве был застрелен советский полпред Петр Войков, в воздухе явственно запахло порохом. Так что войны ждали со дня на день — до такой степени, что в 1927 году наркомовоен Ворошилов объявил призыв миллиона резервистов. Самые опасные точки были на Дальнем Востоке и на польской границе.

В 1927 году войны удалось избежать. Однако начавшийся в конце 20-х годов мировой экономический кризис вызывал еще большие опасения. Капиталистические государства вполне могли начать искать выход из кризиса на путях интервенции против СССР, чтобы решить свои экономические проблемы за наш счет. (Как известно, тогда это не удалось, зато было благополучно проделано в 90-е годы, на пороге нового кризиса, но уже без всякой интервенции.)

И в довершение радостей, в стране началась коллективизация — в 1942 году Сталин сравнивал это время по тяжести с Великой Отечественной войной. Да это и была внутренняя война — с тысячными армиями повстанцев, против которых приходилось применять войска. До сих пор непонятно, как армия, в основном состоявшая из крестьян, не сдетонировала. И это в условиях, когда война могла начаться со дня на день!

Само собой, в таких условиях и все антисоветски настроенные элементы внутри страны — а их было множество! — сразу подобрались. Ждали интервенции, которая снесет, наконец, ненавистную «хамскую» власть и, естественно, готовились встретить освободителей и по мере сил помочь им. Именно в 1927 году оппозиция, «вторая партия», а также заговоры резко активизировались, и, в числе прочего, начали искать поддержку за рубежом.

Найти ее было нетрудно, тем более, что за границей существовало множество «промежуточных» структур, охотно помогавших кому угодно в любых действиях против своей бывшей родины.

Если кто-то полагает, что изгнанные из страны «верхи» Российской империи так легко отступились от своего прежнего блестящего положения и от оставленной в стране собственности… Нет, речь шла отнюдь не об идеях, не о триаде «Вера, Царь и Отечество». Еще раз повторяем: речь шла о собственности, власти, положении в обществе бывших российских верхов — это был мотор всех процессов. Вот же она, Россия, которую они потеряли, с черт знает какой властью, которую только толкни… По крайней мере, так тогда казалось.

Основной тактикой эмигрантских центров, самым сильным среди которых был пресловутый РОВС, стала засылка в СССР агентов. Боевики-террористы — это так, мелкое развлечение, чтобы Советам жизнь медом не казалась. Серьезные дела, те, что с привлечением больших денег и иностранных разведок, во все времена делались иначе. Засылались агенты, которые вербовали внутри страны единомышленников и создавали подпольные организации — точно так же, как это делала наша разведка в немецком тылу во время Великой Отечественной войны, или как это делали большевики в Сибири во время Гражданской. Этот процесс шел все 20-е годы: чекисты с большим или меньшим успехом раскрывали разного рода контрреволюционные организации. В то время расстрельными приговорами не бросались, поэтому можно почти с абсолютной уверенностью сказать: если человек по политическому делу приговорен к расстрелу — значит, была вскрыта организация. С окончанием коллективизации и началом индустриализации, когда советское народное хозяйство стало хоть на что-то похоже, эмигрантские центры умерили активность, ибо все это стало явно нерентабельно. Тут уже пошли другие процессы. Но в 20-е годы надежды еще оставались, соответственно, была и подрывная деятельность, как же без нее?

В начале 1990-х годов у нас много писали о судьбе поэта Николая Гумилева, который был расстрелян в 1921 году, по обвинению в участии в офицерском заговоре. Само собой, как и все тогда, он считался безвинно умученным большевиками. Эти стенания продолжались до тех пор, пока в Санкт-Петербург не приехала старая поэтесса Одоевцева, в свое время хорошо знавшая Гумилева. И, когда какая-то журналистка задала ей вопрос о том, мог ли Гумилев участвовать в заговоре, ожидая, само собой, очередной порции вздохов по поводу невинно убиенного поэта, девяностолетняя Одоевцева, просияв от воспоминаний, радостно ответила: «А как же! Я нисколько не сомневаюсь!»