Елена Прудникова - Секта. Свидетели убийства гражданина Романова

Это он хорошо подметил.

Есть такая тенденция в тайной войне — запустить две программы, чтобы они как бы боролись между собой, и устроить эдакие «адские качели», чтобы общество бросало от одной программы к другой — а обе из одного источника. Как республиканская и демократическая партии в США: вроде бы разные, а все равно работают на чье-то умножение капиталов.

И если вглядеться внимательнее, мы действительно видим в нашей истории два проекта, только не монархию и мировую революцию, а монархический и демократический варианты существования Российской империи. Монарх и Государственная Дума, при всех своих конфликтах, равно работали на обогащение богатых и в равной мере служили маммоне.

А вот «мировая революция» отнюдь не является глобалистским проектом. Кого обогатил социализм? Потому-то большевики так легко и отказались от мировой революции, что за ними никто не стоял, — это был спонтанный прорыв из другого мира, не завязанного на маммону. Коммунисты потому так и ненавистны и тем, и другим, что пришли «сбоку», были чужими в этой игре.

Зато к современной идеологической войне слова о двух сценариях подходят идеально. «Демократические» идеи 90-х годов пришли к нам с Запада, и чтобы построить патриотическую, русскую и религиозную Россию, надо снова одалживаться идеями там же. И те, и другие тащат в страну западных бизнесменов, просто с разными фамилиями и под разным соусом. Сказка о «золотой России, которую мы потеряли», культ Николая, царебожие — все это эмигрантский продукт, за которым стоит эмигрантский капитал, совершенно западный — ничего русского в нем нет, кроме некоторых фамилий. Далеко не все эмигранты прозябали в нищете, работали таксистами и официантами, многие сумели вывезти свои деньги и неплохо раскрутились уже в западном бизнесе, частью которого теперь и являются. Да и в Российской империи ее бизнес был русским не больше, чем теперь.

Пока «демократическая» идеология была внове для нашего общества, основной шум поднимали либералы, а теперь, когда маятник пошел назад, подключились другие. Но все равно все нити ведут на запад, потому что течений — несколько, а проект — один. И в него вписаны не только царебожники, но и, по выражению писателя Шефнера, «ностальгисты». Все те, кто хочет возвращения «России, которую мы потеряли», зачастую не имея о ней ни малейшего представления.

Много ли таких? О, гораздо больше, чем мы думаем. Но нас интересует Церковь.

В стратегии борьбы с нашей страной Церкви отводилась и сейчас отводится особая роль. В процессе подготовки «перестройки» режиссеры, естественно, ее не забыли. Им нужно было не просто возрождение Православия, но возрождение в определенном ключе — антисоветском.

После войны у Церкви с государством установились вполне приличные отношения, с перспективой выхода РПЦ на сцену как общественной силы. Но едва придя к власти, кукурузный наш терминатор начал новый виток гонений, причем тупых и бессмысленных, просто так, вроде бы по-левацки. Леваком он не был — одни его преобразования были скорее правыми, другие скорее левыми, объединяло их одно — все они запускали механизмы, которые потом сработали на гибель СССР. Одновременно с «левацкими» гонениями на Церковь или, скажем, борьбой с собственностью граждан, шло «потепление» отношений с США, которое в левачество не вписывается никак. Более того, в Америку на стажировку посылали перспективных молодых людей, которые потом занимали высокие посты, — таких, как инструктор ЦК КПСС Александр Яковлев или молодой разведчик Олег Калугин.

Итак, при Хрущеве начались гонения, причем тупые и бессмысленные. Вспомним интервью того же князя Чавчавадзе, отец которого работал в епархии:

«Я помню совершенно неимоверный налог, которым нас обложило государство, он распространялся сначала только на духовенство, а спустя несколько лет — и на мирян, служивших в Церкви. Это была настоящая кабала! Человеку нужно было отдавать пять минимальных зарплат, чтобы расплатиться по налогу…

Церковь душили и финансово, и идеологически, и репрессиями. Упраздняли по-настоящему хороших священников. Достаточно было священнику быть активным, образованным и преданным, чтобы у него отбирали справку о регистрации, и этим для него все заканчивалось.

И, конечно, на меня, моих братьев и сестер давили в школе. Я хорошо учился, а мне не дали медаль. Ведь я ни комсомольцем, ни пионером не был, потому что в уставе этих организаций ясно написано, что их члены должны бороться с Церковью.

Моих друзей настраивали против меня, им угрожали, что, если они будут продолжать со мной дружить, медали им тоже не видать. В общем, все это было очень подло и мерзко» [240] Посашко В. Князь Зураб Михайлович Чавчавадзе: «Христианин обязан быть оптимистом!» // https://pravoslavie.ru/57200.html .

До войны требовали только лояльности, а теперь Хрущев во всеуслышание заявил, что в 1975 году покажет по телевизору последнего попа. После его отставки новое правительство не нашло ничего лучше, как «законсервировать» ситуацию. Впрочем, с большинством хрущевских инициатив было проделано то же самое — новая власть не обладала достаточной внутренней силой для государственного творчества, она могла, по выражению бывшего обер-прокурора Синода Константина Победоносцева, только «подмораживать». Так что последнего попа не показали, но и диалога с Церковью не начали, и никто не мешал православным чувствовать себя в осажденной крепости.

Единственное, чего удалось таким образом добиться, — резкого ухудшения отношения к власти в церковных кругах. И еще одно следствие: та часть интеллигентской молодежи, которая ощущала себя во «внутренней эмиграции», имела куда уйти от ненавистной советской жизни и уходила за церковные стены. Стоит ли удивляться, что к «перестройке» Церковь была почти сплошь диссидентской? Чего и требовалось добиться.

Так что в «перестройку» смычка между РПЦ и РПЦЗ прошла без особых трений — взгляды большинства священников обеих церквей не отличались между собой. Когда началась «перестройка» и в храмы хлынули толпы неофитов, это настроение передавалось практически всем. Были и есть исключения, но их мало.

Но ведь любой специалист идеологической войны отлично понимает, что чем выше поднять маятник, тем с большей скоростью он двинется назад, — что, собственно, сейчас и происходит. Как удержать от возвратного движения церковные круги? Одной ненависти к советской власти мало, может не сработать. Тогда в ход и пошел светлый образ «России, которую мы потеряли». В обществе он работает плохо, но в Церкви все сложнее: кто же усомнится в словах священника, епископа или, тем более, Патриарха? [241] В этом-то и беда, что не усомнятся, хотя имеют полное право. Все, сказанное Патриархом по нецерковным вопросам, – не мнение Церкви, это его личное, частное мнение. И православный человек не обязан его разделять. Более того, православный человек имеет полное право не считаться с мнением кого бы то ни было из священников, если это не относится к вопросам веры, и даже если речь идет о вопросах веры, но тот говорит ересь. А то у нас все время путают церковную дисциплину и баранье послушание, некритическое и во всем (а потом удивляемся, почему внутри РПЦ с такой легкостью плодятся секты).