Софья Радзиевская - Рам и Гау [Повесть об обезьянолюдях]

…Когда орда появилась на поляне, измученный Рам упрямо тянул из зарослей тяжёлую корягу, охая, сердито ворча, напрягаясь изо всех сил. Коряга не поддавалась: он тянул её, держа за верхушку, а растопыренные сучья цеплялись за орешник…

Рам сам не понимал — откуда берётся у него такое страшное упорство: он плакал, рычал и тянул, обдирая себе руки. Наконец он вырвал свой трофей из гущи орешника и, подтащив к костру, последним усилием сунул в огонь. Он умаялся и опять хотел есть.

Люди орды нерешительно, но радостно окружили костёр. Он опять пылал ярко, ярче, чем утром, когда они уходили. Почему — об этом никто не задумался. Никто не обратил внимания на усталого и голодного Рама. Его не было с ними во время перехода — этого тоже не заметили. Только Ик, маленький и проворный Ик, с интересом следил, как Рам тащил свою тяжёлую корягу, как сунул её в огонь. Дерево вспыхнуло и затрещало. Ик отскочил и громко завопил от радости и испуга.

Люди подхватили его крик, они прыгали и скакали вокруг огня, но совсем близко не подходили. На рычанье зверей в темнеющем лесу отвечали задорными криками, кривлялись и размахивали руками. Звери к костру не подойдут — побоятся. Это они уже поняли, однако подбросить в огонь ещё топлива никто не догадался.

Мяса было вдоволь. Его крошили острыми рубилами и просто рвали сильными, как у зверей, зубами. То, что не доели, валялось под ногами. Рам тоже сумел ухватить жирный кусок оленины, он жевал, настороженно озираясь: надёжнее было бы отойти в кусты, но там, под ветвями, уже густела темнота. Впрочем, бояться людей не стоило: все были сыты, отнимать у него мясо, когда его так много, никому не придёт в голову.

Маа, самая молодая и смелая из женщин, веселилась больше всех: кричала и прыгала при каждом взлёте искр. Перекувыркнувшись от восторга, она с размаху налетела на Гау, стоявшего у огня. Гау обернулся и взглянул на неё, на его грубом лице мелькнуло подобие человеческой улыбки. Он поднял руку и положил на плечо Маа. Но тут в толпе раздалось злобное ворчанье, и Кха, храбрый охотник, прыгнул к огню, грубо оттолкнул Гау и стал между ним и Маа. Он рычал и скалил зубы. Нападение было так неожиданно, что Гау зашатался и упал бы в костёр, если бы большой Урр одним скачком не оказался около него. Рывком он отбросил падавшего вожака от костра, развернулся и, схватив Кха поперёк туловища, поднял над головой. Если бы тот попробовал сопротивляться, разъярённый Урр ударом о землю прикончил бы его на месте. Но Кха отлично понимал это. Ярость его угасла так же внезапно, как и появилась. Он покорно повис в руках Урра и тихо, жалобно, застонал. Гнев великана смягчился. Ещё несколько секунд он подержал побеждённого в воздухе и, угрожающе рыча, отшвырнул его в сторону. Этого было достаточно. С жалобным воем Кха прополз несколько шагов и растянулся на земле. Кровоподтёки выступили на его боках — следы железных пальцев Урра.

Люди закричали, заволновались, но стоны Кха стихли, и на него перестали обращать внимание. Темнело. Все сомлели от сытости. Разнеженные теплом, люди засыпали сидя, с куском мяса во рту. Сам Гау ещё немного походил, ощетинившись и оскалив зубы, порычал, но заметил кость, полную жирного мозга…

Грозный вождь и сегодня забыл выставить сторожей: обхватив руками колени, он опустил на них отяжелевшую голову и заснул вместе со всеми. Костёр пылал, тучи искр взлетали в языках пламени и падали вниз. К счастью для орды, стояла тишь, иначе не миновать бы пожара.

Гиены и волки давно привыкли следовать по пятам диких людей. Им всё годилось: обгрызанные кости, обрывки шкур, перепадало и мясо при обильной охоте. Трусливо и завистливо они выглядывали из кустов, но непонятная сила огня удерживала их на расстоянии. Наконец, когда пламя начало меркнуть, наступил их час. Крадучись, они окружили поляну и поползли вместе с ночными тенями, которых не отгонял уже тускнеющий свет. Грызню отложили: здесь надо соблюдать тишину. Звери молча скалились и щетинили загривки, перехватывая друг у друга куски и кости, разбросанные по всей поляне. А люди, всегда такие чуткие, продолжали спать, будто заколдованные чудесным теплом.

Костей и мяса оленей могло хватить на всех волков и гиен. Но вдруг, уже на рассвете, громкий детский крик всполошил орду. Все вскочили, хватаясь за камни и палицы, натыкаясь друг на друга во мгле начинающего утра. Огромная гиена вырвала ребёнка из рук спящей матери и скрылась в кустах. Мать кричала и металась по поляне, остальные женщины, ещё не понимая в чём дело, вопили вместе с ней. Мужчины с дубинами и камнями наготове построились в боевой круг и оглядывались, ожидая нападения. Но из густых кустов, обступивших поляну, слышался только хохот гиен и рычанье грызущихся волков.

Потеря одного ребёнка мало огорчила мужчин. Но от вечерней трапезы не осталось и следа. И тут воспоминание о пиршестве на отмели овладело всеми: там наверняка ещё лежат груды мяса со вчерашней охоты — не всё же докончили звери!

Заря уже встала над лесом, ночные хищники убрались в свои берлоги. От угасающего костра почти не чувствовалось тепла. Скорее туда, где их ждёт мясо! И люди, толкая друг друга, устремились по знакомой тропе. Рам не отставал. Только Гау, уходя, оглянулся: слабые языки угасавшего костра точно звали его остаться…

Орда провела ещё один беззаботный день. Хотя звери объедались на отмели всю ночь, но и оставшегося людям хватило: они доели мясо, разбили кости и высосали вкусный мозг. Ничто больше не удерживало их на этом месте. Усталости тоже не было: ели готовое. И когда Гау снова отрывисто крикнул и взмахнул палицей, призывая идти за ним, — люди поднялись охотно. Они догадались, куда поведёт их Гау, тепло костра начинало манить и их. Пожалуй, и без приказа многие сами направились бы к знакомой поляне. Даже Урр одобрительно зарычал и заторопился.

Гау бежал всё быстрее, всё нетерпеливее. Но напрасно его глаза искали над деревьями струйку дыма, на которую он постоянно оглядывался утром, покинув поляну. Дыма не было.

Вот и кусты орешника. Гау нетерпеливо ломал густые ветки, продираясь сквозь них к заветному костру. Но его не было. Только куча остывших угольев осталась на поляне. Глаза Гау налились кровью. Бросив мясо на землю, он в ярости начал топтать кострище ногами, чтобы дать выход охватившей его злобе.

Орда смотрела молча. Теперь, когда огонь исчез, каждый вспомнил, как хорошо было погреться возле него, почувствовать себя в безопасности, покричать задорно и подразнить рычащих в кустах зверей. Тем временем яркая полная луна поднялась над лесом и осветила поляну. Искать другое, более защищённое, место для ночлега было поздно: середина озарённой луной поляны и без костра казалась надёжнее, чем кусты вокруг, полные опасных ночных шорохов. Опечаленные потерей огня, люди начали устраиваться на ночлег: садились, опускали головы на колени. И тут Гау восстановил нарушенный теплом костра порядок.