Константин Писаренко - Закулисье Февраля. Масоны, заговорщики, революционеры

У нас, представителей революционного подполья, предложение Горького не вызвало никакого “энтузиазма”, мы расценили его, как революционно-либеральную затею и выдвинули предложение дать революционным организациям денег на издание партийной революционной литературы. Я в своей речи, в частности, указывал на необходимость постановки дела печатной пропаганды и агитации среди армии. Наш уклон был встречен очень холодно представителями социалистических и либеральных элементов Петербургского общества.

Второе конкретное предложение (не помню, кем оно было внесено) сводилось к тому, чтобы настоящее совещание признало необходимым периодические собрания общественных и революционных деятелей. Это предложение было принято.

На заседании Межрайонного Комитета после моего доклада о виденном и слышанном на совещании было постановлено держать связь с общественными деятелями исключительно в целях получения информации о том, что делается за кулисами “парламента”, Двора и правительства. “Положительная работа” в этом совещании общественных деятелей, по нашему мнению, не имела никакого смысла. Насколько я помню, таких совещаний перед февральской революцией было несколько…

Учитывая крайнюю необходимость координирования деятельности нелегальных организаций Петербурга, Межрайонный Комитет предложил Петерб[ургскому] Комитету, Петерб[ургской] Инициат[ивной] группе и петербургским эсерам организовать информационно-контактное межпартийное Бюро. После долгих разговоров на эту тему с вышеуказанными организациями, нам удалось добиться их согласия с нашим проектом. Было создано Бюро, в коем были представлены все вышеуказанные организации. От Петерб[ургского] Комитета в Бюро входил “Владимир” – Пожелло; от Межрайонного Комитета – “Илья” (я), от Инициативной группы – Владимиров-“Соколовский” и от эсеров – покойный П. Александрович.

Последний представлял, по уполномочию заграничного Ц.К.П.С.-Р., всю партию в России, и в частности Петербургскую организацию. Здесь надо сказать, что сколько-нибудь стройной общегородской организации у эсеров в то время не было. Они вели довольно активную работу в Невском районе, в Московском и значительно более слабую в Василеостровском. Наше Бюро собралось раза три-четыре; надо отметить, что представитель Петерб[ургского] Комитета был на нем всего лишь один раз. Фактически, стало быть, Бюро объединяло лишь межрайонцев, меньшевиков и эсеров…»

Юренев И. «Межрайонка» (1911—1917 гг.) // Пролетарская революция. 1924. № 2. С. 136—138.

Из воспоминаний Василия Николаевича Каюрова, рабочего телефонной фабрики «Эриксон», одного из лидеров РСДРП (большевиков) Выборгского района Петрограда

«Накануне Женского дня, в ночь на 23 февраля, я был командирован в Лесной на собрание женщин. Охарактеризовав значение Женского дня, женского движения вообще, я тут же указал на текущий момент и, главным образом, призывал воздерживаться от частичных выступлений и действовать исключительно по указаниям партийного комитета.

В возможности проведения на местах постановления районного комитета я был убежден. Но каково же было мое удивление и возмущение, когда на другой день, 23 февраля, на экстренном совещании из пяти лиц в коридоре завода “Эриксон” товарищ Никифор Ильин сообщил о забастовке на некоторых текстильных фабриках и о приходе делегаток-работниц с заявлением о поддержке их рабочими других заводов.

Это выступление текстильщиц означало явное игнорирование постановления районного комитета партии, а затем – сам же я еще накануне призывал работниц к выдержке и дисциплине. И вдруг забастовка. Казалось, для этого не было ни цели, ни повода, если не считать особенно увеличившихся очередей за хлебом, которые, в сущности, и были толчком к забастовке. Но факт налицо; приходится с ним считаться; надо так или иначе на него реагировать. Совещание продолжалось уже с меньшевиками и эсерами; приняли (надо оговориться, скрепя сердце) решение поддержать забастовавших работниц. Причем мое предложение, что раз решаем выступать с протестом, то своевременно повести на улицу всех рабочих без исключения и самим встать во главе забастовки и демонстрации, было принято. Тотчас через товарища Ивана Жукова наше постановление довели до сведения районного комитета.

И удивительная вещь – ни районный комитет, ни представители рабочих по цехам не были удивлены подобным постановлением. Ясно, мысль о выступлении давно уже зрела среди рабочих, только в тот момент никто не предполагал, во что оно выльется… Никто не думал о такой близости революции».

Каюров В.Н. Петроградские рабочие в годы империалистической войны. М., 1930. С. 117, 118.

Судя по воспоминаниям, Каюров был близко знаком со многими видными революционерами (большевиками, меньшевиками, эсерами) Выборгского района Петрограда, а также с А.М. Горьким и членом Русского бюро ЦК РСДРП(б) А.Г. Шляпниковым.

Из «Автобиографии» Ивана Дмитриевича Чугурина, рабочего завода «Айваз», члена Выборгского РК и Петербургского Комитета РСДРП (большевиков)

«В Женский день 8 марта происходили митинги на фабриках. После произнесенной речи все женщины ниточной фабрики пошли к заводу “Новый Лесснер”, потребовали, чтобы те их поддержали в их забастовке. Товарищи сначала не хотели присоединяться, но большинство молодежи потребовало присоединения и вместе с ними отправились к “Рено”, там также сняли рабочих с работы и то же самое проделали и с другими заводами и фабриками.

В это время (я работал ночью), приехал Яков Клинев, и мне, как члену райкома, Петербургского комитета и комиссии, заявил о происшедшем. Как раз в это время продовольствия совершенно не было, подвоз был очень слаб, паек выдавался только по очереди с 10—11 и с 3—4 часов, неженатым получить было очень трудно, потому что это были служебные часы.

В первую очередь, когда он ко мне пришел, я попросил у него хлеба, а только потом спросил, почему не удержали рабочую публику от забастовки, в то время как у нас она была назначена на 1 Мая. Он рассказал мне, в чем дело. Я на трамвае поехал в город, но, доехав до Финляндского вокзала, вынужден был выйти, так как трамваи останавливались и опрокидывались. Пройдя Литейный мост, я пошел к “Арсеналу”, где принимал участие в снятии рабочих с фабрики, но полиция там уже ставила препятствия, и часть желающих уйти с завода не могла, потому что ворота были закрыты. Оттуда я направился на Охту, в конспиративную квартиру Кати Степановой, и, сговорившись с ней по поводу собрания, я направился обратно к некоторым товарищам и поставил их в известность о предстоящем заседании.

В этот вечер мы обсуждали создавшееся положение. Нами было учтено то обстоятельство, что при желании публики завтра начать снова забастовку мы удерживать ее не будем. После такого решения, для того, чтобы забастовка прошла активнее, мы стали предлагать, чтобы все рабочие шли на другие заводы и агитировали за то, чтобы и они пристали к забастовке. Так было сделано. Громадное большинство рабочих пошло на Невский. Наш призыв не идти в Гос[ударственную] думу, а идти на Невский был массой учтен, и она направилась на Литейный мост. Тут мы встретили преграду, причем был убит полицмейстер. Казаки отнеслись к нам очень сочувственно. Это было учтено полицией, которая не особенно рьяно свирепствовала. Многие прорвались сквозь строй, а большинство пошло по льду…»