Эрих Куби - Русские в Берлине [Опыт Второй мировой войны. 1941–1945] [litres]

Также стало ясно, что 9-я армия полностью окружена.

Теперь, когда Геринг оставил свой лесной замок Каринхалле, его телохранители (численностью в дивизию) остались без командира. Это была десантная дивизия, обеспеченная двойным комплектом вооружения из «личной» оружейной Геринга, тогда как дивизии на Одере имели едва ли половину необходимого оружия. По прямому приказу Гитлера охрана Геринга перешла в подчинение генерала СС Штайнера, то же самое произошло с чрезмерно раздутым (12 000–15 000 человек) наземным составом люфтваффе. У многих из последних не было ни винтовок, ни пистолетов.

С этого момента все надежды Гитлера сосредоточились на грядущей наступательной операции Штайнера. Читателям следует помнить, что Штайнер получил приказ на наступление 20 апреля, когда северный фланг русских все еще представлял наиболее значительную и наиболее непосредственную угрозу для города. Однако к полудню 21 апреля Конев завершил окружение 9-й немецкой армии, тем самым изменив всю ситуацию. Самая непосредственная угроза Берлину исходила с юго-востока.

Впервые магазины начали продавать продукты не по продовольственным карточкам. Повсюду в городе образовались длинные очереди. Геббельс провел последнюю пресс-конференцию в полуразрушенном здании министерства пропаганды. Во время ее он позволил себе целый поток злобных нападок на офицерский корпус, который, согласно его высказываниям, воткнул нож в спину фюрера. И добавил, что, если нацисты будут вытеснены, весь мир содрогнется до самого основания.

А русские уже входили в сам город.

Верховное командование люфтваффе в заповеднике Вердер разбежалось. Гитлер заявил начальнику Генерального штаба люфтваффе, что «все командование ВВС следует вздернуть на месте».

Еще больше солдат и гражданских повесили как по приговору военно-полевого суда, так и без него. Не у всех из них висели на шее таблички с указанием их вины. Мирные жители не выказывали ни малейших признаков симпатии или антипатии ни к палачам, ни к жертвам; однако они устроили Герингу настоящие овации, когда тот в последний раз проезжал через Берлин, – по пути от бункера фюрера в заповедник Вердер. Все были крайне приветливы с ним, когда он, время от времени, укрывался в различных общественных бомбоубежищах. Геринг отпустил несколько шуток и пояснил, что вполне мог бы сменить фамилию на Майер, над чем все от души посмеялись.

Вечером Гитлер снова позвонил начальнику штаба люфтваффе, который остался в заповеднике, чтобы узнать, присоединились ли личное воинство Геринга к Штайнеру. Он все еще отчаянно цеплялся за иллюзию, будто Штайнер мог кардинально переломить ситуацию.

Два часа спустя Гитлер опять наводил справки по телефону о шансах Штайнера на успех. Он кричал в трубку, что хочет, чтобы каждый солдат люфтваффе всего северного региона немедленно встал под командование Штайнера. «Каждый офицер, который уклоняется от этого, будет расстрелян в течение пяти часов».

Часом позже настойчивость Гитлера в том, что Штайнер должен наступать, уступила место уверенности, что он будет наступать – и победит. «Вот увидите, русские потерпят величайшее поражение, самое кровавое в их истории, перед вратами Берлина».

Полковник Рудель, командир Ю-87 «Штука», вместе с последними уцелевшими самолетами своей эскадрильи, обрушился на советские танки. В своем дневнике он записал: «В то время, когда мы отчаянно сражаемся ради спасения Запада, весь остальной мир продолжает свои триумфальные пляски животной тупости и упрямства. И если мир когда-либо заслуживал Вселенского потопа, то это именно сейчас. Но мир пока еще не понимает, что на самом деле означает красный потоп».

Глава СС Гиммлер не обременял себя надеждами на чудо; ему хотелось сделать что-то более конкретное. В санатории Хоэнлюхен, примерно в 200 км севернее бункера, где его фюрер ожидал неотвратимого разгрома Красной армии, Гиммлер заседал вместе с самым молодым из генералов СС, Вальтером Шелленбергом, и шведским графом Бернадотом. Шелленберг являлся движущей силой этой встречи. Он позаботился – при посредничестве графа – о том, чтобы связаться с Эйзенхауэром и оговорить условия односторонней капитуляции. Однако Гиммлер колебался и говорил о клятве верности, так что Бернадот начал недоумевать, для чего эта встреча – не первая с участием Гиммлера – вообще была устроена. Гиммлер уже встречался с Бернадотом 12 февраля и 2 апреля, с ведома Риббентропа, но не Гитлера. Ни в одном из этих случаев не было достигнуто никаких соглашений. И на этот раз их тоже не последовало, и единственной причиной, по которой Гиммлер согласился присутствовать на встрече, была настойчивость его массажиста и астролога Керстена. Керстен напророчил, что Гитлер «наверняка» не доживет до 7 мая – несомненно, дабы ослабить решимость Гиммлера до последнего хранить верность фюреру. Феликс Керстен – личный массажист Генриха Гиммлера до и во время Второй мировой войны; Керстен использовал свое положение, чтобы помочь людям, преследуемым нацистами, благодаря чему были спасены десятки тысяч людей – главным образом в последние недели войны; в 1949 году эта его деятельность была проверена специальной комиссией, созданной голландским правительством – с участием историка и сотрудников МИДа, – в результате чего он стал гросс-офицером ордена Ораниен-Нассау; также его деятельность обсуждалась на дебатах в шведском риксдаге, в итоге чего в октябре 1953 года он получил шведское гражданство; в 1956 году выдвигался на Нобелевскую премию мира; позже, уже после смерти, исследователи обнаружили, что часть документов Керстена была сфабрикована.

В тот раз Эйзенхауэру не отправили никаких сообщений. Провожая графа к автомобилю, Шелленберг сказал ему: «Еще не все потеряно. Рейхсфюрер в процессе принятия решения». Бернадот согласился на еще одну встречу.

Весь день лил дождь. Неделями Гитлер не мог определить сам, светит ли на улице солнце, – он практически не покидал своего бункера. Все, что ему было известно о погоде, он узнавал во время совещаний по военному положению.

21 апреля пришлось на субботу. Вечерние газеты не вышли. Несмотря на запрет, беженцы продолжали наводнять Берлин тысячами. Не русские солдаты, а селяне из Восточной Пруссии оказались первыми, кто гнал через столицу Третьего рейха табуны лошадей и стада коров. В центре города полиция оттесняла беженцев на юг. Все выглядело практически так, будто они хотели оградить богатые западные районы от нежелательных элементов.

Одновременно сами берлинцы принялись переселяться в западные пригороды, которые быстро заполнились «мигрантами» из окрестностей озера Руммельсбургер и Карлсхорста.